Оригинал этой статьи для «Эона» написала Тара Изабелла Бёртон
Глубоко в пучинах тегов Тиктока неосторожный исследователь нижнего интернета может наткнуться на группу подростков-оккультистов, обещающих зрителю изменить его жизнь. «Манифесторы», как они себя называют, обещают легионам своих поклонников, что при должном количестве концентрации, позитивного мышления и желания Вселенная всё услышит и изменчивый мир таки прогнётся под них. «Большинство из этих инфлюэнсеров в итоге добиваются того, чего хотели, и становятся теми, кем стремятся стать», — утверждает один из спикеров канала mindsetvibrations (600 тысяч подписчиков). Другой инфлюэнсер с 70 тысячами подписчиков, Lila the Manifestess, предлагает особое заклинание сродни всем хорошо знакомому привороту, чтобы партнёр ответил на сообщение заклинателя. Главное — транслировать текст во Вселенную каждый раз. Автор канала Manifest With Gabby рассказывает своим 130 тысячам подписчиков, стремящихся к «изобилию», о «5 вещах, которые я перестала делать, когда научилась манифестации», — среди них — говорить «я не могу себе этого позволить».
И Тиктоком это явление не ограничивается. В более широких субкультурах благополучия и духовности в соцсетях «манифестация» — то есть искусство, наука и магия привлечения положительной энергии в жизнь посредством внутренней концентрации и медитации, а также использование этой энергии для достижения материальных результатов — считается неотъемлемой частью здоровой духовной и личной жизни. Сейчас манифестация распространена так же широко, как йога или медитация лет десять назад. Инфлюэнсеры в Тиктоке и гуру благополучия регулярно призывают своих подписчиков сосредоточиться, в стиле «закона притяжения» (ещё один нью-эйдж принцип, который можно выразить как «мы притягиваем в свою жизнь то, о чём мы думаем, чего мы боимся или на что мы направляем своё внимание» — прим. пер.), на своих желаемых жизненных целях, чтобы воплотить их в реальность. («Эти знаменитости предсказали своё будущее с помощью манифестации», — кричит одна из статей журнала Glamour за 2022 год.)
Можно, конечно, считать манифестацию очередной мутной духовно-оздоровительной практикой, наравне с тем же «законом притяжения» или заряжением воды напротив сложного лица Кашпировского на экране телевизора. Но делать так — значит игнорировать всё более явное пересечение оккультных и магических практик с интернет-субкультурами. Поскольку наши технологии становятся всё более развитыми, а контроль человека над природой, казалось бы, всё более абсолютным, дискурсивная субкультура интернета в свете этого становится, ну, ещё страннее, чем раньше.
Иногда кажется, что весь интернет кишит воннаби-колдунами. «WitchTok» и другие левооккультные явления, в основном основанные на восстановлении древних матриархальных или племенных практик в противовес патриархату, популяризировали эзотерику среди молодых, в основном среди прогрессивных зумеров. Тролли-оккультисты из числа альт-райтов 2016 года, называвшие себя «мемомаги» и «кекопоклонники», уступили место поколению неотрадиционалистов: их привлекают реакционные эзотерические фигуры, например, итальянский маг-фашист Юлиус Эвола. Даже стойкие скептики вроде «Рационалистов» (членов субкультур, связанных с технологиями, таких как сообщество Эффективного альтруизма из Кремниевой долины) слегка пошатнулись в своих убеждениях. В статье для The New Atlantis я описал «пострационалистский» поворот тех, кто стремился смешать свои байесовские теории с психоделиками и «теневой работой» — духовным исследованием самых тёмных уголков нашего подсознания. Поскольку организованная религия продолжает приходить в упадок в западных странах, интерес к жуткому и духовному только возрос. Сегодня ведьмы, наверное, являются одной из самых быстрорастущих религиозных групп в Соединённых Штатах.
Магия, конечно, имеет множество значений для большого числа людей. Антрополог начала XX века Эдвард Эванс-Притчард использовал «магию» для описания анимистических религиозных чувств народа азанде, который он считал примитивным. Есть народная магия, популярная в различных культурах прошлого и настоящего: знахарские целебные ритуалы, подковы на дверях, любовные талисманы. Есть фэнтезийная магия — заклинания, левитация и трансмогрификация, которые мы находим в детских романах вроде Гарри Поттера. И есть иллюзионная магия, то есть работа шоумена, который вытаскивает кроликов из шляпы. Но магия, как я её здесь подразумеваю, и как её понимали в истории западной эзотерической традиции, означает что-то связанное со всем этим, но в то же время от этого всего отличное. Она относится к серии попыток понять и использовать работу иначе непознаваемой вселенной для наших личных желаемых целей за пределами безопасных иерархических границ традиционной организованной религии. Эта магия существует в разных формах: исторически естественная магия, связанная с манипуляцией объектами и телами в природе, часто считалась более теологически приемлемой, чем некромантия или призыв демонов. Но по своей сути магия описывает процесс манипуляции Вселенной посредством необычных знаний, доступных лишь образованным или немногим счастливчикам.
Пытливый читатель может заметить, что моё определение магии звучит слишком уж похоже на определение технологии с ореолом одухотворённости. Это не совпадение. История современности и, в частности, история донкихотских основателей нашего раннего интернета, которым присуща в равной степени хакерская чванливость и утопическая контркультура хиппи, неотделима от истории развития и распространения западной эзотерической традиции и её трансформации из, по сути, нишевого культа придворных учёных и госслужащих в одну из самых влиятельных, но наименее признанных сил, действующих на современную жизнь.
Начиная с гуманистов эпохи Возрождения, почти каждый крупный сторонник того, что мы могли бы условно назвать современной, либеральной, демократической, технологически насыщенной жизнью, был вовлечён или как минимум находился под влиянием интеллектуальных и философских движений, нагруженных оккультными обещаниями, от герметизма до масонства. Какие обещания? Что люди могут и действительно должны стремиться, вопреки библейскому указу, преумножить свои знания и технические возможности, чтобы превратиться в богов. Это отличается от видения истории Дэном Брауном, где теневая клика масонов (или иллюминатов) тайно двигает шестерёнки истории. Скорее, я предполагаю, что некогда трансгрессивная идеология, лежащая в основе западной эзотерической традиции, о том, что наше предназначение как людей — стать как можно ближе к божественному, явилась неявной догадкой о картине современной жизни. На крайних рубежах культуры Кремниевой долины это предположение становится явным.
Ранее в этом году технологический титан и основатель Braintree Брайан Джонсон, который попал в заголовки газет из-за своего многомиллионного проекта по продлению жизни, хвастался в Twitter своим статусом нового Мессии. «Я не технологический магнат и не биохакер, — написал он, — я играю за философскую трансформацию в масштабах общества, соревнуясь за статус и авторитет Иисуса, Сатаны, Будды [sic] и им подобных». Всё больше и больше из нас независимо от религиозной принадлежности рассматривают наши отношения с природой и культурой как отношения, основанные на праве контроля: «Конечно, мы должны использовать силы вселенной, чтобы служить нашим собственным целям и жить лучшей жизнью. Конечно, мы стали или скоро станем функционально божественными.» Но когда всё это началось?
В эпоху Возрождения противоречивый гуманист Джованни Пико делла Мирандола написал свою «Речь о достоинстве человека». Находясь под влиянием ортодоксального христианства, еврейской каббалы, арабской философии и волны возрождения и переосмысления классической греческой мысли, известной как неоплатонизм, Мирандола считал, что определяющей характеристикой человека является именно то, что он рождён, чтобы занять место Бога. В своей «Речи» Пико пересказывает знакомую историю Творения, рассказанную в Бытии 1: Бог создаёт мир и, в конечном итоге, человечество.
Но Бог Пико — существо менее всемогущее, чем библейский Бог. У него есть лишь ограниченное количество ментальных «семян» — неоплатонического образа, означающего, по сути, внедрение божественного замысла, или то, что заставляет, скажем, стебли вырастать в цветы, а деревья тянуться к небесам. К тому времени, как он добирается до человечества, утомлённый Бог Пико исчерпывает свой запас таких «семян». Поэтому он создаёт Человека без одного из них. Или, если говорить точнее, он создаёт Человека, чтобы тот сам определял его собственную природу. «Адам, — говорит Бог, — тебе не дано никакого определённого места, никакой собственной формы и никакой конкретной функции, так что ты можешь иметь и обладать, согласно твоей воле и твоим склонностям, любым местом, любой формой и любыми функциями, которые ты выберешь». Там, где другие существа имеют «фиксированную природу», Бог говорит Адаму: «Ты, не ограниченный никакими законами, по своей собственной свободной воле… определишь свою собственную природу».
Сочинение Пико можно считать особенно ярким примером гуманизма эпохи Возрождения, частью общей тенденции раннего современного письма, которое подчёркивало человеческую свободу и творческую силу, в отличие от средневековых представлений о человеческой жизни как о части более широкого, взаимосвязанного социального и естественного порядка — представлений, обычно связанных с теологией святого Фомы Аквинского. Но, чтобы лучше понять Пико, мы должны рассмотреть тексты, которые оказали на него наибольшее влияние: таинственный сборник сочинений, известный как Corpus Hermeticum или Hermetica. Написанный под псевдонимом в первые несколько веков н. э., вероятно, в философском плавильном котле эллинистической Александрии, 17-частный Corpus Hermeticum претендует на то, чтобы быть сочинениями таинственного полубога Гермеса Трисмегиста, связанного с греческим богом-трикстером-посланником Гермесом и египетским богом письма Тотом.
Человеческая свобода, интеллектуальные усилия, прогресс — всё это были знаки того, что судьба человечества — стать Богом.
Сочетая в себе философию, писание, естественные науки, алхимию, астрологию и магию, Hermetica в целом представляет собой отличительное видение человеческой трансцендентности. Таинственный Гермес Трисмегист — бог, который всего добился сам: маг с почти божественным контролем как над научным, так и над магическим миром — в Hermetica они являются одним и тем же миром. Как Гермес узнаёт в Книге XI Hermetica (из перевода Г. Р. С. Мида):
«Если же ты не сделаешь себя подобным Богу, ты не сможешь познать Его. Ибо подобное познаётся [только] подобным. Сделай же [тогда] себя таким, чтобы ты достиг того же роста, что и Величие, которое превосходит всякую меру; вырвись из всякого тела; превзойди всякое время; стань Вечностью».
Высшая цель человека — превзойти человечность через знание и стать творцом. Материальная (смертная) разлагающаяся субстанция наших физических животных тел существует только для того, чтобы быть преодолённой через дух, связанный со знанием и волей.
Центральным для герметической мысли был принцип: «Как наверху, так и внизу». Всё связано, от движения звёзд и планет до жизнедеятельности насекомого. Понимание этих тайных связей и их использование было ключом к успешному искусству мага. Центральным также был оккультный характер знаний мага. Маг видел вещи и связи, которые обычные или непосвящённые люди не могли.
Предположительно утерянный на протяжении столетий, Corpus Hermeticum был «заново открыт» в XV веке, когда другой гуманист (и оккультист) эпохи Возрождения Марсилио Фичино обнаружил рукопись в библиотеке своего покровителя Козимо Медичи и перевёл её на латынь. Её гуманистическое — трансгуманистическое! — видение оказало огромное влияние не только на Пико и Фичино, но и на интеллектуальный проект эпохи Возрождения в целом. Человеческая свобода, человеческие интеллектуальные усилия, человеческий прогресс — всё это было не просто позволено Богом, чтобы люди могли лучше исполнять Его предназначение, но и было знаками того, что судьба человечества — стать Богом, подчиняя технологическую мощь своим собственным желаниям и воле. Как выразился ещё один гуманист эпохи Возрождения, находившийся под влиянием герметизма, Джордано Бруно, предназначение человека — «создавать иную природу, иные пути, иные порядки», чтобы «в конце концов он мог стать богом земли». Научный прогресс, таким образом, был связан с духовным развитием, в противовес авторитарной католической церкви основанным на идее проявления собственной желаемой цели. В то время как для большей части западной религиозной истории мифическая фигура потенциального познающего, восстающего против Бога, носила предостерегающий характер (Люцифер, Адам и Ева, Вавилонская башня, Прометей), здесь искатель знаний был моделью для человеческого прогресса.
Герметические идеи распространились по целому ряду движений в раннюю современность. Например, розенкрейцеры баловались с человеческим самопреодолением и привлекали научных светил, таких как немецкий врач Михаэль Майер, английский математик Роберт Фладд и Исаак Ньютон, который провёл десятилетия своей исследовательской жизни, пытаясь создать алхимический «философский камень». Щупальца герметизма также можно было почувствовать в подъёме «спекулятивного» масонства, которое перенесло структуру гильдий, риторику и образность средневековых каменщиков в «свободомыслящий» мир XVIII века, чтобы создать ритуальную структуру, одновременно отчётливо антиклерикальную и полностью религиозную. Такие масоны, как Бенджамин Франклин и Джордж Вашингтон, а также несколько лиц, подписавших Декларацию независимости США, объединили сложную церемонию с тщательно изготовленными регалиями, столь же скрупулёзными, как церковные облачения или литургия, в своего рода поклонение человеческой свободе.
Было бы ошибкой думать о герметизме как о кодифицированной религии: с чётким и последовательным набором догматов и критериев членства. Розенкрейцеры, масоны и, позднее, группы герметистского толка, такие как Золотая Заря и теософы, имели свои собственные обряды, ритуалы и подгруппы. Герметизм не был единственной магической системой в игре: Соломонова магия, происходящая из арабских и каббалистических источников, также подчёркивала самообожествление (контроль ангелов и демонов через называние их собственных, но тайных имён). То, что разделяло эти движения, было верой в человеческое самопревосхождение как высшее духовное благо. Те, кто наиболее полно участвовал в проекте самообожествления через знание, могли, в некотором смысле, называться самыми человечными: избранными, чья способность понимать реальность была связана с их способностью формировать её. Как политически, так и теологически, их «священство» настраивало их против христианского церковного истеблишмента.
В этом ранние современные оккультисты не отличались от сегодняшних торговцев мем-магией: они заявляли о популистской позиции против элитных «соборов» академических и журналистских учреждений, в то же время утверждая отчётливо эзотерический идеал одинокого гения (или элитной клики), способного видеть то, чего не видят «овцы». Сегодняшние мемомаги также заявляют о доступе к скрытым силам, лежащим в основе мирового порядка, которые они стремятся использовать в своих собственных целях.
Тот, кто формирует восприятие других, чтобы получить желаемое, практикует магию.
В XIX и начале XX века трансгуманистическая магия начала меньше фокусироваться на знании мира, естественного или иного, и больше на силе и контроле самого мага. Например, противоречивая дьяволистская телема Алистера Кроули (движение, на которое в равной степени повлияли видения ницшеанского сверхчеловека и полубоги герметизма) и традиция Новой Мысли из США сосредоточились на овладении собственными внутренними психическими энергиями. И действительно, телема берёт своё название от греческого слова, означающего волю. То, что мы хотим, и то, как мы фокусируем эту энергию желания, объединяется как основной двигатель реальности… которую, конечно, могут формировать только самые богоподобные из нас. Независимо от того, отсутствует ли Бог-творец, отрекся ли он от себя или узурпировал его, роль человека остаётся прежней: занять Его место. Самая известная максима Кроули доводит видение Пико о самосоздающемся «я» до его естественного завершения: «Делай, что хочешь, таков да будет весь Закон».
В том, что, возможно, является самой мощной преемственной идеологией Кроули, «магии хаоса», которая выросла из лондонской панк-сцены 1970-х годов, мы можем найти наиболее очевидный генезис современной интернет-культуры. Находясь под сильным влиянием трудов бывшего приспешника Кроули Остина Османа Спейра, магия хаоса вообще отказалась от герметических ассоциаций и осмысленности, которая их связывала. Скорее, для магов хаоса смысл был не чем-то, что нужно было открыть, а чем-то, что нужно было решить. Реальность в первую очередь основывалась на человеческом восприятии, так что изменение человеческого восприятия было не ложью, а переосмыслением самой реальности. Или, как выразился один маг хаоса того времени: «магия хаоса — это искусство формирования бесформенных энергий творческого хаоса в узор, ведущий к результату желания мага». Основной принцип традиционализма, что существует тайная изначальная истина, лежащая в основе всех основных мировых религий, скатился в нигилизм: мол, такой вещи, как истина, вообще не существует. Важно лишь то, во что мы можем заставить людей поверить.
Как пишет историк оккультизма Гэри Лахман в книге «Dark Star Rising» (2018) в своём отчёте о магических тенденциях в современной интернет-культуре: «Для магии хаоса идея “истины” или “фактов” является анафемой». Тот, кто формирует восприятие других, чтобы получить желаемое, практикует магию. Здесь магия фактически денатурирована, лишена своих сверхъестественных и мистических элементов и вместо этого раскрывается как магическая способность подчинять социальное воображаемое своей воле. «Как наверху, так и внизу» в этом контексте относится не столько к отношениям между, скажем, растениями и планетами, сколько к отношениям между человеческой психикой и человеческой культурной жизнью. Измените сознание одного человека — и вы, возможно, измените весь мир.
Встретьте наших интернет-пионеров. Пропитанные контркультурой середины XX века, футуристы, технологи и изобретатели, которые стремились сформировать культуру Кремниевой долины, разделяли со своими герметическими предшественниками оптимистическое видение человеческого самопревосхождения посредством технологий. Освободившись от наших биологических и географических ограничений, а также от репрессивных социальных ожиданий, мы могли бы превратить киберпространство в новый либертарианский Иерусалим. Ещё в 1960-х годах футурист Стюарт Брэнд, издатель контркультурной библии хиппи «Каталог всей Земли» (1968), воспевал то, как в современном мире «развивается сфера интимной, личной власти — власть индивидуума заниматься собственным образованием, находить собственное вдохновение, формировать свое собственное окружение», делая вывод, что «мы подобны богам и могли бы в этом преуспеть». Ранние киберэнтузиасты и футуристы, многие из которых от Теренса Маккенны до Роберта Антона Уилсона занимались оккультизмом, мистикой или магией, видели в перспективе киберпространства новую духовную территорию для самообожествления. Освобождённый от телесных и географических ограничений интернет мог бы помочь нам достичь наконец магической мечты о трансцендентности.
В статье для журнала Wired в 1995 году Эрик Дэвис описал один ритуал, выполненный Марком Песке, основателем раннего языка программирования, известного как VRML (язык моделирования виртуальной реальности), во время мероприятия, которое было в равной степени техноязыческим ритуалом и научным саммитом. Сильно структурированный по традиционным герметическим и розенкрейцерским линиям, ритуал включал четыре персональных компьютера, которые брали на себя обычную роль башен стихий и, запуская графический браузер, отображали на нём «ритуальный круг», пентаграммы и всё такое. Наблюдатель скандировал: «Пусть астральный план возродится в киберпространстве!». Интернет, казалось, был местом, где человечество могло достичь более демократичного и коллективного магического возрождения. В итоге он оказался местом, где, в отсутствие наших физических тел и социальных ограничений, мы можем существовать исключительно как проявления нашей собственной воли. Ранний Интернет стал местом сбора волн склонных к магии кибернавтов. Техноязычники, дискордианцы (по сути, поклоняющиеся хаосу), неоязычники, виккане, трансгуманисты могли найти друг друга в киберпространстве, подкрепляя идею о том, что сама цифровая жизнь может предвещать эсхатологическую мечту мага о месте, где человеческое творчество может формировать ландшафт своего мира.
Мистический алгоритм предоставляет нам ландшафт, в котором наши желания определяют всё, что мы видим.
В 1990-х годах трансгуманист-экстропианец Макс Мор восхвалял интернет как эволюционный портал. «Когда технологии позволят нам воссоздать себя физиологически, генетически и неврологически, — писал он, — мы, ставшие транслюдьми, будем готовы превратиться в постлюдей — людей с беспрецедентными физическими, интеллектуальными и психологическими способностями, самопрограммирующихся, потенциально бессмертных, неограниченных личностей». (Мор был откровенен в плане оккультного происхождения движения экстропианцев, призывая читателей восхвалять Люцифера как самообожествляющегося мятежника против иерархического создателя-Бога). Британский философ Ник Лэнд, позже ставший крупной фигурой на крайне правой сцене Тёмного Просвещения, надеялся, что цифровые достижения «ускорят» капитализм и технический прогресс и, как следствие, приблизят цивилизационный крах, предвещающий наступление постапокалиптического мира. Будучи поклонником Кроули, Лэнд переехал в бывший дом мага после ухода из Уорикского университета. В качестве предшественника манифестации он также придумал гибридный термин «гиперверие» (hyperstition – «гипер» + «суеверие/superstition», прим. пер.), чтобы выразить мысль о том, что идея может стать реальной, просто будучи помысленной, что звучит странно. Более поздние волны трансгуманистов включают философа Дэвида Пирса, чья Всемирная трансгуманистическая ассоциация (позже Humanity+) открыто стремилась к «вечной жизни». В интервью в 2007 году Пирс сказал, что для этого «нам нужно будет переписать наш заражённый ошибками генетический код и уподобиться богу».
Интернет впитал некоторые из основополагающих идей своих техноутопических светил до такой степени, что они оказались практически встроены в него. В некотором смысле он предоставил нам не больше и не меньше, чем магический холст — душевное пространство, если перефразировать раннего историка Интернета Маргарет Вертхайм, где наши желания, впечатления и силы, которые на них действуют, могут быть манифестированы. В этой общей коллективной галлюцинации мы можем надевать идеальные аватары, создавать непривязанные к нам реальные социальные и даже эротические отношения, управлять своим образом и, в свою очередь, позволять мистическому алгоритму представлять нам ландшафт — от новостных заголовков до целевой рекламы — в котором наши желания определяют всё, что мы видим.
В современном интернете желание — это тайное подводное течение, формирующее нашу новую реальность. Наше желание новых доз дофамина — лайков, сердечек, нескольких секунд развлечений в Тиктоке — неотделимо от более широкого экономического переплетения желания в капиталистической экономике внимания, где наше время и клики монетизируются в угоду рекламодателям, стремящимся ещё больше наше желание разжечь. Не обременённые нашими телами или сообществами, мы живём в миазмах тоски, охотно поддаваясь всё более ощутимой форме колдовства, практикуемой цифровыми магами, которые наживаются на нашем внимании. Подобно сделкам с дьяволами ведьм прошлых эпох, мы соглашаемся продать части себя — наши глазные яблоки — в обмен на определённые иллюзорные исполнения желаний, упакованные могущественными корпоративными технотитанами и меметически одарёнными щитпостерами, способные стать «вирусными» с идеально сформулированным изображением или твитом. В этом повествовании мемы становятся современными интерпретациями символа мага: магического изображения, способного передавать желаемую магом энергию.
Заряженные коллективной энергией каждого последующего ретвита или репоста, мемы проникают в наше подсознание и влияют на то, что мы думаем, как действуем и за кого голосуем. Мемы, как и сигилы, воспроизводятся в цифровом пространстве, сначала через способность мага подключаться к нашим желаниям, заставляя нас ставить лайки и ретвитить, затем через наше коллективное стремление добавить силу мема к нашему собственному личному бренду. И, направляя наше желание и перестраивая наш внутренний ландшафт посредством хитрой работы нашей кибернетической географии, цифровые маги имеют ту самую власть над нами, которая так очаровывала Кроули и магов хаоса.
Но предал ли интернет более идеалистические принципы своих ранних инженеров, для которых человеческая трансцендентность была более коллективным предложением? Заменила ли власть немногих, способных заглянуть за занавес, цель общего человеческого освобождения? Возможно, в какой-то степени, но даже в этих, казалось бы, более гуманистических видениях интернет-культуры мы находим леденящий нигилизм: ощущение, что магия в основе своей заключается в контроле восприятия других людей. Говоря о магии пребывания в сети, один из первых пользователей интернета, известный под ником legba, сказал Дэвису:
Слова там формируют всё, и в то же время они являются маленькими частицами света, чистыми идеями, пакетами в непространстве, перемещающимися повсюду с невероятной скоростью. Если вы рассматриваете магию в буквальном смысле влияния на вселенную по воле мага, то просто быть [онлайн] — это магия.
Иными словами, цифровая «реальность» берёт за основу своей архитектуры магические принципы манипулирования энергией.
Мы все захвачены культом Гермеса, Прометея или Люцифера, в котором тайная истина, раскрываемая трансгрессией, заключается в том, что истина — это всего лишь выдумка глупцов, а реальность — это только то, во что вы можете заставить людей поверить. Наша социальная и сексуальная жизнь, профессиональные успехи — всё это опосредованно, частично или полностью, бестелесным ландшафтом, который буквально работает на двигателе желания. Гиперкапиталистическая экономика внимания, предлагающая нам публиковать фотографии для лайков, рассказывать захватывающие истории о себе для GoFundMe и Kickstarter или направлять наши глаза на кликбейт, показывающий нам рекламу товаров, которые мы уже жаждем, на Этси и Амазоне, формируется заново в виде проявления принципов магии после Кроули. Именно желание делает реальность реальной. Неудивительно, что в этом постмодернистском ландшафте возникли новые духовные движения — от левых практик вроде WitchTok до «мемной магии» альт-райтов 2016 года. Возрождая эзотерические идеи самообожествления и используя «энергию» для манифестации реальности посредством внимания к собственным желаниям и их оценки, они настаивают на том, что то, чего мы хотим, делает нас теми, кто мы есть.
Одухотворённое пространство интернета превратило нас всех в волшебников, помогающих нам стать лучше.
Таким образом, современная интернет-культура, похоже, больше обязана нигилизму Кроули, чем обещаниям Гермеса Трисмегиста. Широко распространённая дезинформация, «фарм вовлеченности», культура мемов, русские троллеботы и другие разрозненные попытки захватить и сформировать наше внимание действуют как своего рода магические заклинания, искажая наше восприятие, чтобы оно отражало восприятие тех, кто владеет мемами. Можно сказать, что «мемомаги» победили. Они, наконец, раскрыли тёмное сердце в центре с виду оптимистичного видения человечества Пико: когда мы формируем себя в соответствии со своими желаниями, это происходит потому, что в этом мире нет ничего реального или значимого, кроме этих желаний.
У шотландских ведьм XVIII века было слово для этого — гламур, казаться другим такими, какими мы хотим быть, чтобы мы могли внушить им то, что мы хотим внушить. К 2019 году концепция гламурной магии стала достаточно популярной, чтобы Teen Vogue опубликовал руководство по этой практике, восхваляющее девочек-подростков «быть лучшей версией себя». Но в 2023 году мы все занимаемся «гламурной магией», намеренно или нет. Наше участие в одухотворённом пространстве интернета, где энергия, намерение и вибрации неотличимы от мемов, ботов, твитов и дипфейков, формирующих наше коллективное сознание, превратило всех нас в потенциальных магов, служащих для того, чтобы стать лучше, чем они есть.
Поскольку всё больше и больше нашей онлайн-жизни происходит на платформах, принадлежащих или контролируемых миллиардерами, убеждёнными в своей божественности, мы можем оказаться не столько магами, сколько пищей для желаний других магов. Что ещё более тревожно, многие из нас, похоже, не возражают — или, если и возражают, то не настолько, чтобы разочароваться. Мы просто продолжаем нажимать, играть, ставить лайки и делиться. Адепт Кроули может подумать, что это потому, что мы, в конце концов, овцы, не имеющие магического темперамента, чтобы определять свою собственную судьбу или судьбу других. Более снисходительное прочтение заключается в том, что само желание асимптотично: оно никогда полностью не исполняется.
Тоска по тому, чего мы не можем иметь, по тому, чтобы быть больше, чем мы есть, так же свойственна человеческому состоянию, как смерть. Притягательность интернета заключается в обещании, что этот клик, эта статья, эта покупка в конце концов приведут к окончательному удовлетворению, которого мы жаждем. Нас увидят, обратят на нас внимание и, возможно, даже полюбят именно так, как мы хотим. Это обещание столь же реально, как Адамово яблоко на ощупь.
