28 июля 2020-го года мы опубликовали первый материал из серии «Чужие», в котором подняли вопрос ксенофобии по отношению к русским в странах Средней Азии.

Тогда я ещё плохо представлял, какую поддержку читателей мы получим, скольким людям понравится этот материал, и как часто впоследствии нас будут спрашивать: «Когда вторая часть?».

Тот материал вновь заставил всех нас вспомнить о страшных событиях 90-х годов, когда тысячи людей были вынуждены покинуть свои родные дома и устремиться в Россию, которая оказалась вовсе не готова к этому и почти не оказывала помощи переселенцам.

Сегодня, в 2021-м, о тех временах будто бы не принято вспоминать и тем более публично говорить. Многие думают, что, говоря о гонениях на русских, они делают большую ошибку, обижают соседние страны и людей, приезжающих оттуда в Россию сейчас. Кто-то даже боится говорить о тех событиях, ошибочно полагая, что это может быть принято за скрытую агрессию или за ту самую «ксенофобию».

«Все мы люди, мы всё понимаем, тогда было тяжело, совершено много ошибок. Давайте не будем вспоминать, ворошить историю».

Мы не согласны с такой позицией: страна, забывшая свою историю, не имеет истории. Поэтому сегодня я представляю вам второй материал серии «Чужие», посвященный Средней Азии.

В процессе работы над этим текстом мы связались с несколькими десятками респондентов, часть из которых согласилась рассказать нам свои истории. Вопросы ксенофобии всегда будут спорными и никогда не будут иметь простого решения, которое бы всех устроило. Все истории ниже размещены «as is», у нас нет «выборки» интервьюируемых по мнению или происхождению, а рассказы людей проверяются только на предмет грамматических, орфографических и пунктуационных ошибок. Мы не вносим никаких правок, влияющих на смысловую часть.

Мы хотим также обратиться ко всем вам за помощью: мы активно ищем людей, которые жили в странах Средней Азии и готовы ответить на наши вопросы. Если среди ваших друзей или родственников есть такие люди, пожалуйста, дайте нам знать. Мы обеспечим их анонимность. Самые подробные и интересные очерки в обязательном порядке будут включены в следующий материал.

---

Мы ценим подобную помощь и готовы оказать финансовую поддержку всем, кто подготовит для нас интервью со знакомым/незнакомым человеком, используя вопросы из формы ниже.

---

Отдельно благодарим нашего читателя Антона, который активно помогал нам в поисках респондентов.

Контакты для ваших историй:

Телеграм — @localstranger_bot

Почта — [email protected]

---

Как и в прошлый раз, всем интервьюируемым я отправил одинаковый список вопросов:

Где вы жили? Как вы жили?
— В какой именно стране Средней Азии жил/живёт интервьюируемый, какие у него были/есть жилищные условия, кем он работал/работает, как он оценивал/оценивает свои условия жизни там.

Сколько вы там прожили/живёте и почему/как оказались там?
— Как вы оказались в этой стране (возможно туда приехали ваши родители или дедушки с бабушками, а возможно они там и родились) и сколько времени там прожили.

С какими именно проблемами вы столкнулись/сталкиваетесь при жизни там?
— Притеснения со стороны местного населения, увольнение из-за «не той национальности», финансовые проблемы и конкретная угроза жизни.

Есть ли факт бездействия со стороны местных органов правопорядка или отсутствие реакции со стороны МИД РФ?
— Если такая реакция должна была быть, например вы тогда являлись гражданином РФ, который проживал в стране N.

Как вы уезжали и как происходил переезд?
— Как вы приняли решение о переезде (опционально: в каком году?), что препятствовало переезду и насколько Россия (как государство) помогло/не помогло в этом? Возможно страна N как-то способствовала переезду? Куда именно вы переехали и как устроили свою жизнь тут?

Опциональные вопросы:
— Как вы считаете, что можно было сделать, чтобы предотвратить притеснения русских в странах N?
— Как вы считаете, могла ли что-то сделать Россия, чтобы упростить въезд и репатриацию русских? Если да, то что именно?

Данный текст не несёт в себе цели кого-либо оскорбить, задеть чувства и, ни в коем случае, не призывает к разжиганию межнациональной вражды. Материал публикуется исключительно благодаря вашей материальной помощи. Будем рады, если вы поддержите нас рублём — это действительно важно для нас. Из этих средств мы ежемесячно оплачиваем труд редакторов, дизайнеров и авторов. Приятного чтения.

---

Витя

Я родился в Средней Азии, в городе Душанбе. Жили мы в девятиэтажной панельной многоэтажке. И даже сейчас мне кажется, что условия, в которых мы жили, были достаточно комфортными и благоприятными.

У нас была очень большая квартира – что-то около 80-90 квадратных метров, больше 20 из которых занимала лоджия. А на этаже было всего четыре квартиры. Дом был новым, его построили в 1986-м – в том же году мы туда заселились. Из прочих удобств: у нас был установлен домофон, в доме работал лифт, не было перебоев с горячей и холодной водой. Никаких затруднений не было.

Тогда на улицах было ещё очень мало машин. И я как сейчас помню, что у нас во дворе парковалось буквально два или три автомобиля, и мы все их наизусть знали. Жили достаточно дружно, выходили каждый вечер гулять во двор (ибо не было компьютера и интернета), все друг друга знали –такая большая социальная коммуна. Я даже до сих пор помню всех соседей начиная с 1-го по 9-й этаж, кто в какой квартире жил: мы все были близко знакомы.

Как мы попали в Таджикистан? Дело в том, что мои деда с бабушкой родились в России, в Башкирии и в Саратовской области (со стороны мамы и папы). Тогда в России жилось плохо, и среди людей было популярно перемещаться в Среднюю Азию. Не в Казахстан, а в Узбекистан и Таджикистан, потому что условия жизни там были намного лучше: как минимум, можно было прокормить себя огородом и участком. Например, мой дед, живший в Таджикистане, часто вспоминал, как собирал три урожая за год. То есть посадка начиналась в январе-феврале, и в течение года можно было собирать урожай. Ягоды, фрукты, овощи и мясо были общедоступными. Республика была сельскохозяйственной, и это делало её привлекательной для переезда.

Моя семья родилась в России, переехала сюда, а в 1983-м году родился я. К сожалению, в 1993-м году мы были вынуждены уехать в Россию, но об этом позже. Сначала я бы хотел описать в общих чертах жизнь в Таджикистане.

Дело в том, что таджики – это миролюбивый народ, они были приветливыми, дружелюбными и всегда были настроены на позитивное общение. Это первое, что бросилось в глаза родителям после переезда из России. В целом, такая ситуация была не только во дворе, но и вообще в городе. Люди легко шли на контакт, с ними можно было быстро установить дружеские отношения, они часто делились чем-то сокровенным и личным.

Мне хорошо запомнились еженедельные походы на базар: у нас был большой открытый рынок, куда все съезжались каждую неделю со всех кишлаков продавать продукты сельского хозяйства. Мы каждую неделю ходили туда, и у меня остались позитивные воспоминания, поскольку, помню, мама часто покупала мне варёную кукурузу или вишню – всё зависело от сезона. В городе, в котором жило около миллиона человек, мы знали имена продавцов на рынке, находившемся в центре города.

Помимо других развлечений, – в Советском Союзе, как вы знаете, их было не так уж много – у меня остались воспоминания о походах на озеро, ибо лето в Таджикистане очень жаркое и долгое (начиналось в мае-апреле и заканчивалось где-то в октябре). Мы чуть ли не каждый день ходили туда с родителями, весело проводили время, а ещё я тогда учился в школе.

В тамошней системе школьного образования изначально была заложена проблема. Дети учились в отдельных классах, то есть русские в русских, а таджики в таджикских. Образованные и обеспеченные таджики стремились отдавать детей в русскоязычные классы, ибо высшее образование тогда тоже было в основном на русском языке. В таджикские классы приходили люди из кишлаков, и, по-видимому, это были низшие слои. Тогда мы этого не понимали, и поэтому у нас часто случались с ними стычки, ибо мы не знали таджикского, а они русского. У таких ребят были достаточно дикие манеры, и было небезопасно выходить по одному в коридор во время переменок. Мы уже тогда чувствовали притеснение и понимали, что передвигаться по одному небезопасно. Мы, дети, часто подвергались буллингу, если говорить современным языком. Это были издевательства, шлепки, оплеухи и всё в таком духе.

В 1991-м году, ещё до развала СССР, в Таджикистане возник межнациональный конфликт. Дело в том, что из Армении после землетрясения была переселена группа людей, которым предоставили квартиры, и это не устроило таджиков, которым, по их мнению, не хватало жилья. Возникла стычка на национальной почве, которая вылилась в шовинизм и дальнейшие притеснения русских. Были волнения, люди собирались на площади, и даже были столкновения с ОМОНом, милицией и внутренними войсками – всё было достаточно серьёзно.

А уже после развала Союза все эти националистические движения и партии начали бороться за власть. Но тогда это перешло уже не просто в стычки на площадях, а в настоящий военный конфликт. Националистические группировки получили доступ к оружию (с заброшенных военных частей), и началась гражданская война, которая велась даже в городах. Как сейчас помню: люди в городе ходили с автоматами, и было очевидно, что это были не военные, а некие малообразованные молодые люди. Очень часто тогда обсуждались случайные жертвы в городе.

Затем был введён комендантский час, то есть выйти в город после восьми было нельзя вообще. И даже днём в городе было небезопасно находиться. Мой отец уходил на ночные дежурства в составе гражданских патрулей, потому как милиция была беспомощна. Но это работало до тех пор, пока у группировок не появился широкий доступ к оружию. И речь не только об автоматах, но и о тяжёлой технике: однажды в город вошли танки и БМП, а в дом одних из наших знакомых залетел снаряд.

После этого начались перебои со снабжением, и в этот момент мои родители приняли решение покидать Таджикистан. Решение было очень болезненным и давалось тяжело, ибо у нас там была семья, родственники, мы с ними очень тесно общались и, по сути, лишались всех социальных связей. Окончательным оно стало, как я говорил выше, в момент, когда конфликт перешёл в острую фазу, когда стало невозможно ходить в школу, и прекратили работу предприятия.

Надо сказать, что переезды в тот период были очень массовыми. Например, в нашем доме все русскоязычные в 1993-м начали массово съезжать. К нам во двор постоянно приезжали грузовые машины, грузились и уезжали на железнодорожный вокзал.

И то же самое случилось почти у всех в моей школе. Я не так давно восстановил связь с бывшими одноклассниками и выяснил, что из всех русских в Таджикистане на 1994-й год осталось буквально 2-3 человека, а всего в классе нас было 27 человек. Остальные уехали. Понятно, что большинство уезжало в Россию. Конкретно этнические немцы старались уезжать в Германию. В США и другие страны Европы уехали буквально единицы.

Россия, как правопреемница СССР, оказывала всестороннюю помощь при переезде в плане документов, но никакой материальной помощи не было. Мы продали квартиру в Душанбе за бесценок, ибо приезжие из кишлаков хлынули в город и начали массово скупать недвижимость. За вырученные деньги мы смогли купить в России только садовый участок в 6 соток, где не было электричества, а вода подавалась раз в неделю. Но в итоге мы там не жили, участок был нужен чисто как садовое хозяйство.

Из-за недостатка финансов и плохой логистики мы переезжали в товарном вагоне. Арендовали контейнер и загрузились вместе с двумя другими семьями. Тогда переезды осуществлялись не как сейчас, когда люди уезжают и оставляют мебель. Мы уезжали и забирали даже чайные ложки и мелкие предметы интерьера, то есть почти ничего не оставляли. Для меня маленького это было большое приключение: я никогда не ездил в поезде, а тут целое путешествие в товарном вагоне.

Надо отдать должное моим родителям, поскольку у нас были организованы по тогдашним меркам достаточно приемлемые условия для переезда: внутри были матрасы, обшитые защитной тканью, была газовая горелка, а туалет был просто на улице (ну вы сами всё понимаете). Мы ехали 10 дней, и товарный состав мог стоять сутками где-то в пустыне на перегоне в Казахстане. Мне как ребёнку было нормально, а вот взрослым, наверное, не очень.

В этом товарном составе все вагоны были заняты семьями, уезжавшими в Россию. Там было буквально три вагона-рефрижератора каких-то коммерческих компаний, а все остальные вагоны были заняты людьми, которые массово мигрировали. Ну, а потом, при пересечении российской границы вагоны распределялись в разные регионы. Мы ехали в Башкирию, потому что там у нас были родственники. Тогда, я помню, до Башкирии наш вагон ехал такой один.

Есть интересный момент: мы с папой, ещё находясь в Душанбе, ходили в российское посольство, в которое была большая очередь. И в посольствах многих стран по соседству из-за идущей гражданской войны тогда оказывали максимальную помощь при переезде. Так, к примеру, австралийцы готовы были проконсультировать, как осуществить переезд в Австралию и натурализоваться там, но, как я понимаю, папа тогда, наверное, даже не мог себе представить, что мы могли переехать в Австралию на льготных условиях.

Жизнь в России была очень тяжёлой по ряду причин:

• Климат. Мы привыкли к жаркому лету, мы были одеты достаточно легко и поэтому первую зиму мы пережили тяжело. Я в мороз ходил в болоньевой куртке и очень сильно мёрз. Но первый раз, когда выпал снег, было весело и смешно: я недоумевал, почему никто не гуляет и не лепит снежки. В Таджикистане снег я никогда не видел.
• Мама два года не могла найти работу, и мы жили только за счёт папы, а жили у его двоюродной сестры в частном доме.
• Мы очень разочаровались в людях, поскольку все вокруг были холодны, мы столкнулись с каким-то осуждением и неприятием. Люди часто за глаза называли нас «беженцами» – технически так и было, ибо мы убегали от военного конфликта и не могли сразу нормально устроиться в новой стране.

Думаю, Россия, наверное, ничего больше не могла тогда сделать. В соседних странах, в Казахстане и Узбекистане не было такого массового исхода, ибо не было подобных конфликтов. Россия ввела миротворческие войска – 201-ю мотострелковую дивизию, но это не решало вопрос в силу того, что конфликт был в первую очередь внутренним: власть делилась между куляпскими и кургантюбинскими (по названию регионов Таджикистана). И Россия как сторонний наблюдатель не могла ничего сделать, а до 1993-го года ей вообще не было дела до южных республик. Единственное, что страна могла – это не усложнять переезд лишней бюрократией, что и было устроено.

И вообще, вопросы скорее надо задавать не России, а Таджикистану. После массового исхода и конца гражданской войны страна пришла в упадок. Я извиняюсь, но такая же ситуация наблюдалась в колониях типа Индии, Пакистана, Южной и Северной Африки. Дело в том, что русское население было наиболее образованным, несло цивилизацию и прогресс. Все руководящие должности, инженеры и учёные – в основном это были русскоязычные. И когда таджики затеяли войну, они столкнулись с массовым исходом. Когда же война окончилась, выяснилось, что никого из русскоязычных в стране не осталось.

Я приехал назад спустя 20 лет и понял, что Таджикистан превратился в страну третьего мира. Большой процент населения находится на заработках в России, от экономики ничего не осталось, и там много семей, кто просто ждёт, когда их родственники, трудовые мигранты, переведут зарплату, которую они получили в России. Можно без труда представить себе текущий уровень развития Таджикистана. Всё очень печально, а президент Рахмон сидит там ещё с 90-х годов. Своим конфликтом и ненавистью к русскоязычному населению они сами загнали себя в ловушку, отчего теперь сами страдают.

Настя

Мы с семьёй жили в Душанбе. Моя мама русская, папа – таджик. Когда мы уезжали в Россию, мне было 7 лет. Поэтому воспоминания обрывочные, а родители с неохотой вспоминают то время. Возможно, потому, что семья смешанная, какой-то личной жёсткой истории я рассказать не могу.

В Душанбе родились я и моя сестра. Отец родился на Памире, но всю жизнь до переезда прожил в Душанбе. Мама приехала туда в 19 лет погостить к крёстной. И там они повстречались, влюбились и решили пожениться. Конечно, с папиной стороны, этому браку не сильно обрадовались. Там хотели всё устроить по-иному. Когда мы уезжали, мне было 7, моей сестре 11, родителям 31-32 года. Жизнь, казалось, рушилась на глазах вместе со страной.

Мама работала преподавателем в институте, её даже отправляли в Москву на учёбу, чтобы она смогла сделать карьеру в своём направлении. Папа работал в аэропорту. Мы жили в своей квартире, за которую родители платили довольно долго. Кооперативная квартира, на которые предоставлялась рассрочка на 8 или 10 лет. Жизнь была чудесная, но ближе к 90-м и дальше всё стало меняться. Я думаю, вот тогда родители начали понимать, что надо готовиться к эмиграции в Россию.

В 1991-м началась жесть. Мама рассказывала, что на улицу страшно было выходить. В подземных переходах нередко встречалось разорванное женское бельё. Тут и там звучали страшные рассказы о том, как насилуют русских и таджичек, которые смели ходить без паранджи и длинных юбок, о том, что режут открытые щёки. Я из своих последних лет в Душанбе помню танки на улицах, людей с автоматами на крышах домов, и как мужчины ходили в караул у подъездов, охраняли свои дома.

При переезде в Россию, конечно, пришлось продавать нашу любимую квартиру очень дёшево. Родители собрали контейнер с вещами и смогли его отправить без проблем. Я много слышала о том, что далеко не у всех всё сложилось, можно сказать, так благополучно, как у нас.

В начале 90-х, по словам мамы, повсюду были надписи на стенах: «Русские, убирайтесь». А потом они сменились на другие: «Русские, оставайтесь. Нам нужны рабы». Честно сказать, многие тогда были в полной растерянности. Не было привычки, опыта обращения в МИД или подобные структуры. Но была какая-то внутренняя уверенность, что нас не должны бросить. Мы же частично русские. Моя бабушка в то время жила в Подольске, в Московской области. Мама пыталась прописать всех нас в её двухкомнатной квартире, но получила жёсткий отказ от органов. Видите ли, норма по метражу на человека не соблюдалась. А то, что квартиру эту получала семья из 4-х человек, и это считалось нормальным – никого уже не волновало. На тот момент жить без прописки не представлялось возможным.

Родители искали хоть какое-то место со знакомыми хоть через десятое колено, кто продавал бы жильё. Это было очень сложно. Люди как будто притаились в ожидании какого-то жуткого события. И вот родители нашли через друзей бабушки и дедушки город, где продавали дом. Они поехали в Петрозаводск, Республику Карелия. Вроде бы договорились, но в самый последний момент продавец передумал. Так мои родители снова оказались в поисках жилья. Всё, что им удалось в таких условиях найти, – это половина дома с печным отоплением, без воды и с туалетом на улице, за которые отдали одну треть денег с продажи трёхкомнатной квартиры в Душанбе. В районе, относящемуся к крайнему северу.

Помню, как мы приехали в феврале 1992-го года в демисезонных пальто и сапогах в жуткий промозглый мороз. В нашем новом жилище кругом были дыры, из-под потолка падал снег. Печи дымили, пол провалился. Остальные деньги родители положили в банк. Никто не думал, что спустя короткое время на эти деньги мама сможет купить только ватное пальто. На две трети стоимости трёхкомнатной квартиры.

С этого момента началась очень тяжёлая жизнь. Иногда нам нечего было есть. Отец какое-то время (немалое) сидел без работы, потому что её не было. Аэропорт в этом городе не работал, а другую специальность отец ещё не получил. Маме пришлось пойти работать в школу. Жили тяжело, на всём экономили, выживали своим небольшим огородом и тем, что насобираем в лесу. Статус беженцев получить не смогли: каких-то бумажек не хватило.

Можно ли было предотвратить притеснения в отношении русских? Для этого нужна сильная политическая воля, а её не было. Мы оказались ненужными людьми в той стране, где жили и в той, куда собирались уехать. Можно ли было упростить процедуру переезда? А зачем нужно было чинить препоны, когда есть родственники с жильём, которые были согласны прописать нас у себя? Бюрократическая машина по инерции перемалывала людей. А надо было, наоборот, упростить все процедуры. Давать хотя бы временные прописки для беспрепятственного получения медицинского обслуживания, возможности устроить детей в сады и школы.

При этом надо отдать должное – с гражданством проблем не возникло. Думаю, связано это с тем, что переехали мы в самом начале, а не в конце 90-х. Если подытожить, начавшаяся в Таджикистане война раскидала мою семью по всей России и не только. Бабушка с дедушкой и тётей уехали в Казахстан, другая тётя в Борисоглебск, двоюродные тёти в Кемеровскую область. Так и живём разрозненные, некогда жившие в одном городе. В моей семье тот переезд из-за войны стал рубиконом. Жизнь разделилась на до и после.

Скоро уже 30 лет, как мы уехали из Душанбе. Всё самое страшное и тяжёлое всё больше уходит в забытье, как будто и не с нами было. Только детские воспоминания, полные света, тепла, счастья напоминают, что было оно, моё среднеазиатское прошлое. И родители с тоской вспоминают, как здорово мы жили в Душанбе. Ровно до 1990-го года.

Георгий

Я жил под Ташкентом, в посёлке Черняевка (сейчас его стыдливо переименовали в Гишт-Куприк («Кирпичный Мост» с узб.)), названном в честь того самого покорителя Ташкента Михаила Григорьевича Черняева, когда он встал лагерем в этих местах перед финальным броском на штурм города. Позже на этом месте возникло село, которое в советское время носило название «село имени Полторацкого». Вообще, к северу и к югу от Ташкента возникла целая агломерация из посёлков.

Жили мы небогато, но у нас в распоряжении были виноградник, сад, огород, где мы выращивали овощи и фрукты, и луг с небольшой пасекой. Всё свободное время мы там постоянно что-то да делали: в 90-е так все жили – садом да огородом.

Наша семья жила в добротном частном доме у дороги. Ближайшая школа была в пяти километрах в посёлке Михайловка (ныне Шуро-Базар). Впрочем, в седьмой класс я пошёл уже в школу в самом городе Ташкент: родители хотели, чтобы у нас было хорошее образование. Черняевка после развала СССР была разделена на две части: казахскую, Жибек-Жолы (Шёлковый Путь с каз.) и узбекскую, Гишт-Куприк.

Я прожил в Узбекистане с самого рождения до шестнадцати лет. Как оказались там мои предки? С маминой стороны один из предпринимателей её рода ещё до революции вложил деньги и основал, по словам матери, первый хлопковый завод на территории Узбекистана. После революции, завод отобрали, а его основателя репрессировали. Семье даже пришлось поменять фамилию и место жительства, чтобы оставшихся не извели под корень.

С папиной стороны дело было так: из-за доноса соседей сельскому кузнецу из одного села в Ульяновской области тоже пришлось срочно сменить место жительства. Он переехал в город Грозный, а когда началась война, и фронт пришёл и туда, он с семьёй переехала в Ташкент, где всё пришлось начинать с начала. Здорово выручил авиационный завод, на который они устроились работать. Так наш род оказался в Узбекистане.

Из-за местечковых националистов проблем хватало и в советские времена, но пока русских в регионе было много, они вели себя тихо. Настоящие проблемы начались в 90-е: для русских появился «стеклянный потолок», начались притеснения на бытовом уровне со стороны «туземцев». Одному гулять по улицам было опасно: тебя могли запросто оскорбить или даже избить, потому что ты не был узбеком. Мои родственники, пилоты гражданской авиации с высшим образованием, трудившиеся в местном авиаотряде с 80-х, из-за своего происхождения не могли получить повышение и были вынуждены уехать заграницу на заработки. Местное руководство смотрело на всё это безобразие с молчаливым одобрением, в школах появились учебники, где русские выставлялись оккупантами. Так и нам пришлось уехать из Ташкента, “самого лучшего города на Земле, если бы там не жили узбеки”.

Как мы уезжали? Да как и все: продавали за бесценок свою недвижимость и те вещи, которые нам не пригодились бы в дальнейшем: дороже их всё равно никто бы не купил. Выручки хватило, чтобы купить половину дома на окраине Казани. Все, конечно, переживали: перелёт в незнакомую страну всё-таки. Лично для меня это было шансом начать новую жизнь, потому что уже тогда, в 2003-м году, я знал, что мне, белому человеку в «успехистане» ничего не светит.

Родина, с которой у нас было связано столько надежд приняла нас неласково: два года мы ждали гражданства, из-за чего родители долгое время не могли найти нормальную работу. Как только я получил гражданство, меня призвали в ряды армии нашей страны, где я отслужил два года. Не поймите неправильно – там я усвоил много чего полезного для дальнейшей жизни. Я не уклонялся от призыва, рассчитывая поступить в Сызрань на особых правах, чтобы отучиться там и стать вертолётчиком на Ми-24 и охотиться на всяких террористов в горах Кавказа (в памяти были свежи события в Чечне, Дагестане и Ингушетии). Однако здоровье подвело, и пришлось идти на обычного гражданского пилота. За 17 лет мы потихоньку обустроились: все работают, учатся, и мы вспоминаем переезд и первые годы как… да вообще стараемся не вспоминать, честно говоря.

Наше государство не помогало, но и не мешало нам обустраиваться, мы были предоставлены сами себе. Отчасти можно оправдать такую политику тем, что наша страна только приходила в себя после “святых” 90-х. Но глядя сейчас на попустительство властей по отношению к мигрантам из стран Закавказья и Средней Азии и то, как они с лёгкостью за полгода (!) получают гражданство, невольно испытываешь недовольство.

Помню этот исход из “туземных” республик: первыми уехали немцы – их почти не осталось к началу нулевых. Потом русские, у которых были родственники на Украине или в Белоруссии (в то время это были очаги спокойствия и хоть какой-то стабильности). Прибалты возвращались к себе обратно на Балтику. Начали уезжать к себе в Казахстан и казахи, потому что уровень жизни там только повышался. Корейцы тоже начали возвращаться на свой полуостров, в южную часть конечно же. Крымские татары возвращались в Крым.

И это при том, что русским и татарам из Узбекистана ещё повезло: все знают, каково было белым людям из того же Таджикистана или той же Чечни, попавшим в горнило гражданской войны. Тамошние элиты виновны в куда больших лишениях и жертвах людей, которым не повезло оказаться в роли некоренного населения. Сейчас можно с уверенностью сказать, что все мои одноклассники и одноклассницы из числа неузбеков уехали оттуда и почти все живут в России.

В 90-е на территории России был беспорядок: беспокойные окраины (сепаратизм расцвёл не только в Чечне), разгул бандитизма, борьба за власть между олигархами… Страна ничем не могла помочь тогда никому, да и сейчас ей как-то не до своих, не до русских.

А ведь сейчас начинается новая волна исхода русскоязычного населения с многонациональных окраин из-за местечкового национализма. Это хорошо видно на примере Кавказа, чуть меньше в случае с Татарстаном и Башкирией. Растёт так называемое «национальное самосознание» в других республиках нашей Федерации, где всё идёт к тому, что русские становятся людьми второго сорта.

Парадокс: у государствообразующей нации меньше всего прав в нашей стране. Звучит как скверный анекдот. Я уж молчу про то, что допущена гражданская война на Украине, появился очаг напряжённости в Белоруссии. И всё это безобразие как-то равнодушно воспринимается верхами и низами. У меня правда нет идей насчёт двух опциональных вопросов:

— Как вы считаете, что можно было сделать, чтобы предотвратить притеснения русских в странах N?

— Как вы считаете, могла ли что-то сделать Россия, чтобы упростить въезд и репатриацию русских? Если да, то что именно?

Это как плакать по волосам на отрубленной голове. Можно было бы задаться другими вопросами, касающимися не прошлого, а настоящего и будущего русских людей, но у нас многонациональное государство, где учтены права всех наций, кроме как русской.

Как-то так. Спасибо за проект «Чужие». Я постарался быть максимально объективным.

Миша

В 83-м году мои родители как молодые специалисты по распределению получили квартиру в г. Бекабад, Узбекистан. Мы переехали в совершенно новое жильё и очень приятный климат. Однако родителям показалось мало, и они на 3 года уехали по контракту в Чехословакию. Отец был очень хорошим токарем. Везде, где он работал, он оставался более чем востребован, к тому же у него была конструкторская жилка. Получал грамоты и патенты на усовершенствование конструкций БТР и БМП, которые применяются и по сей день.

В Узбекистан мы вернулись в марте 1985-го года. До 90-х жизнь текла кисельной рекой с сахарными берегами. Родители забыли о типичных для Южного Урала болезнях и отвратительном климате, об экологии даже не говорю. Отец работал на Эмали, мать работала начальником отдела кадров городской администрации. У нас была отличная дача, которую построил отец. Мы даже особо там не болели, не считая гепатита С, который я подхватил в двухлетнем возрасте, когда меня положили в больницу с желтухой, а выпустили уже с гепатитом неясного происхождения. Вероятнее всего, занесли многоразовым шприцом. Так как гепатит С ещё выявлять не умели, врачи ломали голову и просто говорили, что всё пройдет.

Узбеки в большинстве своём люди очень консервативные и малограмотные – ими очень легко управлять, если знать, на что давить. Так и начались Ферганские и Кокандские события. То, что написано на Википедии – полная херня. Турки-месхитинцы были небольшим сплоченным кланом, двигали своих, ну и узбекам это не нравилось, потому что ленивые. Им проще кетменем весь день махать, чем учиться – так по цепочке и началось.

В Бекабаде убийств было немного, поэтому никто не придавал особого значения тому, что писали на стенах или разбивали окна в квартирах, где жили русские или крымские татары. Все были рады, что хотя бы не было погромов (в полном смысле этого слова), однако активно засобирались домой. Узбеки этим очень нагло и активно пользовались, приходили и говорили: «Я куплю твою квартиру за 250 тысяч сегодня, завтра за 200, а в пятницу меняю на контейнер». Это, конечно, образно, но суть передана очень чётко.

Активно они начали нас выживать, когда в квартирах отключали свет и заваривали ящик якобы из-за поломки. Человек приходил после недели без электричества ругаться – ему говорили: «Вот, пиши заявление на подключение, но только на узбекском» — такой, знаете ли, мелкоподленький бытовой фашизм. В нашем доме жили в основном русские и корейцы, последние с узбеками не ссорились – они вообще были тише воды ниже травы. Однажды в нашем доме вдруг отключили газ и сказали: «Всё, газа не будет 3 месяца». Мы, конечно, купили электрическую плитку, готовили на ней. Вдруг стали, знаете, так часто имитировать поломки. Позже мы узнали, что за этими действиями стояла организация, в которой состояли местные националисты, и им были нужны, по-видимому, наши квартиры.

Узбекский национализм главным образом проявлялся в языковой политике: были введены обязательные уроки узбекского языка, а учителями назначались махровые националистки. Понятно дело, это мешало продолжению нормальной жизни. Нам говорили, что мы не перейдём в другой класс, если не сдадим экзамен по узбекскому, хотя у нас в классе его никто учить не хотел. Все прекрасно понимали, что вот-вот уедут. Так и прожили полгода на чемоданах. В магазине бывали случаи, когда продавщица говорила со мной на узбекском и делала вид, что не знает русского. Ох уж эти любительницы золотых зубов и цветных платьев, – вы уж извините за мои слова – приезжают теперь ко мне домой и тут пытаются мне рассказывать, как мне жить.

Переезд был очень сумбурным. Мы знали, что по дороге в Ташкент могут ограбить – тогда у них это стало модным, отнимали последние копейки, только вещи не трогали. Знали, что люди продали квартиры почти за бесценок, и всё равно грабили. Для понимания: мы продали двухкомнатную квартиру площадью в 75 кв. метров за 250 тысяч рублей, а в России тогда «полуторка» стоила 1 миллион. В общем, ехали мы домой в никуда, без денег и без перспектив. Хорошо, что тут на Южном Урале, будь он неладен, были родственники.

Помогла ли нам родина? Дали удостоверение вынужденных переселенцев – собственно, больше ничем никто не помог. В 94-м году отец уехал продавать дачу, жил у знакомого узбека. Продал дачу, и на вокзале в Ташкенте его ограбили: брызнули из баллончика и дали по голове. Папа был продвинутый и пришил к трусам карман, думал, туда не полезут – не помогло, деньги всё равно забрали. Вот так мы окончательно расстались с Узбекистаном.

Олег

Я жил в городе Ташкент в Узбекистане, родился уже после получения им независимости. Жилищные условия у меня были достаточно неплохие, поскольку мой ныне покойный дед обеспечил мою семью несколькими квартирами и дачей, которую после приватизации отобрали власти. На столе всегда всё было: ведь не зря говорят, что Ташкент город хлебный. Правда, денег часто не хватало, но город хлебный – это да. Прожил я там всю свою жизнь.

История моей семьи в Средней Азии берет начало ещё в имперский период: мой прадед родился в Курске, после чего с семьёй по реформе Столыпина переехал в город Акмолинск. Моя прабабушка попала сюда после голодомора на Поволжье, когда вся её семья умерла от голода. Её дед отдавал ей последний кусок хлеба, чтобы она выжила. Потом она переехала к единственной живой своей тётке в Ташкент. Другой мой прадед оказался тут уже после Великой Отечественной войны. Был на службе в НКВД, подавлял басмачество – людей, которым для убийства было достаточно того, что жертва была русского происхождения.

Я не сталкивался с притеснениями как таковыми, если не учитывать случай, когда в младшей школе меня решили отпинать по причине того, что я русский. Позднее меня не принимали на работу из-за незнания узбекского языка.

Сталкивались ли мои родные с притеснениями? Мою бабушку в 90-е вытолкнули из автобуса из-за того, что она русская, сопровождая это криками «Русский, езжай в свою Россию», хотя она родилась уже на территории Узбекской ССР. Тогда был очень популярен лозунг «Татарин в Казань, русский в Рязань». Мой дед также был уволен с должности начальника склада, которую он занимал ещё в СССР. На место русского нашёлся новый «бай» местного происхождения, после чего мой дед начал болеть и в конце концов умер от инсульта. Когда я был в возрасте 8-9 лет мою мать ограбили, пытались сорвать золотую цепочку, но она оказалась слишком крепкой, из-за чего я чуть не лишился матери. Преступниками оказались местные цыгане.

Правоохранительные в Узбекистане работали достаточно хорошо, ни разу не было отказано в помощи, никакого особого (в плохом смысле) отношения к себе и своей семье не чувствовал. Единственный нюанс заключается в том, что милиционер обязательно являлся узбеком, русских милиционеров я практически не встречал.

Я считаю, что ничего нельзя было сделать для прекращения притеснений русских, так как 91-го года мы были уже не на своей земле, а на чужой. А по мнению местных, единственным выходом для русских была репатриация в Россию. Россия, на мой взгляд, могла бы в упрощённом режиме предоставлять гражданство РФ тем, кто докажет, что они этнически русские, как это сделал Израиль, поскольку дальнейшей жизни для русского населения там нет.

Иван

Мы жили в Узбекистане в трёхэтажном многоквартирном доме. Свет, вода, канализация были. Работал учителем русского языка в школе. Условия жизни оценивал очень хорошо: приятный климат, достаточная обеспеченность едой, фруктами и всем необходимым. Что было дефицитом в РСФСР, у нас было всегда: то же мясо, колбасные изделия, туалетная бумага, алкоголь. Условия труда были опять же хорошие. Была русская школа, где учились в большинстве своём русские дети или обрусевшие узбеки, большинство из которых были православными или атеистами. В принципе, жалоб на жизнь в Узбекистане до распада СССР нет.

Родился я там в 1960-м году. Прожил до 1991-го года, когда уехал в Россию. Родители мои приехали в Узбекистан по советским программам освоения Средней Азии, уже точно не назову какие именно, но суть такая. До распада СССР проблем с русофобией не наблюдалось, всегда в поселке, да и когда выезжали в такие большие города, как Самарканд, узбеки были терпимы, даже в некоторых случаях и гостеприимны.

В начале 1991-го начались проблемы. Задерживали зарплату, в поселок начало приезжать много узбеков из соседних аулов. Наводили свои порядки. Лично сталкивался с вымогательством на улице, когда требовали денег по факту того, что я русский. Полиция бездействовала: русские сотрудники были уволены, на их место пришли узбеки, которые заявления от русских принимать отказывались. Нашим женщинам было опасно ходить по улице непокрытыми платком или хиджабом, так как радикально настроенные узбеки, исповедующие ислам, требовали их обязательного ношения. Доходило и до избиения женщин. В магазинах, на рынках купить товары было сложно: цены завышали опять же потому, что «русские и понаехали», хотя я тут, вообще-то, родился.

Отсутствие работы и русофобия вынудили уехать в Россию в 1991-м году. Уезжали коллективно, по 4-5 семей. Российская сторона проблем не создавала. Переезду ничего не препятствовало. Вернулись мы в Воронежскую область, откуда уезжали наши родители. Обосновались в посёлке, где была работа. Жизнь устроили вполне неплохо: купили землю, построили частный дом. Жили длительное время за счёт подсобного хозяйства: свиньи, куры, огород. Первое время было сложно, но адаптировались. Очень тяжело было покидать Узбекистан, который стал родным домом.

Мне кажется, что Россия в те годы могла поднять советские архивы программ освоения Средней Азии и попытаться связаться с теми, кто туда уезжал, или с детьми (для дальнейшей репатриации). В посёлке, где сейчас живу, есть и те, кто в своё время работал по таким программам в Казахстане. Но я думаю, это было довольно сложно реализовать, и те, кому требовалось уехать в Россию, уже здесь.

Это ответ моего дяди, он жил в Узбекистане с рождения. Я же уже родился в России. Попробую по этой теме посетить остальных, нарыть фотографии и что-нибудь ещё. Конечно, с позволения людей. Но будет довольно сложно, для каждого это тема очень тяжёлая, и мало кто хочет о ней вспоминать.

Женя

Я родился в Нижегородской области. Родители закончили Казанский университет по специальности геология, и по разнарядке их отправили в Ош, киргизскую ССР. Там была Туркестанская геологическая партия. Геологи вели разведку, были лаборатории.

Важное дело делали, почти все специалисты узкопрофильные, с высшим образованием, русские. Из местных только начальник, так было принято в этих республиках – ставить местного. Проживали компактно, русским давали квартиры. У них был свой геолгородок, микрорайон. Из местных один житель затесался – и того чуть не застрелили как-то раз. Ну такой фронтир. Все с ружьями, с бородами. Геологи, короче.

Началось всё ещё до развала Союза. 1990-й год, Ошская резня – в Википедии всё есть. Киргизы начали жёстко резать узбеков. У нас стояла русская военная часть. Полкан этой части нас тогда спас. Пригнал танк на футбольное поле и сказал, что будет стрелять по толпе, которая уже хотела к нам в гости зайти.

Потом вроде поуспокоилось, но все резко стали валить, кому было куда. Киргизы говорили: «Урус, вали домой». На базарах наших женщин толкали, оскорбляли, мужчин могли избить. Работы тогда уже не было, всё свернули. И высококлассные специалисты с образованием и опытом оказались никому не нужны. Киргизы побогаче, что работали в Москве, скупали наши квартиры за копейки целыми этажами. Мы тоже всё бросили: квартиру, мебель, крупные вещи. Забрали мелочь. Денег за квартиру хватило на билеты и месяц жизни в России. Дружбы народов и до этого никакой там не было.

Учились мы отдельно, в спецшколе. Там одни русские учились, школа была с английским уклоном. Ходили через их кишлаки в школу по двое-трое с железными прутьями. Бывало, дрались толпа на толпу.

Вся их государственность построена на мифе о русских оккупантах. Путин, когда приезжает, кладёт цветы на памятник погибшим в Туркестанском восстании 1916-го года. А что это за погибшие? Руководители разбоя, которых казнила царская власть. Тогда они, чувствуя слабость русской власти, после попытки призвать их на войну устроили бунт и стали резать русских поселенцев.

• 

• 

Советская власть, естественно, осудила царскую, и современный Кыргызстан сделал эту резню русских своим национальным мифом. Стоит памятник, и все гости президенты кладут туда цветы погибшим разбойникам. Ну как-то так.

Мои родители так плотно на ноги и не смогли встать, потому что русской страны не было. Ходили в статусе вынужденных переселенцев – ни субсидий, ни подъёмных, ни жилья. Родственники помогли по первой. Тяжело в 40 лет почти новую жизнь начинать. А многие старики, кто никому не был нужен, оказались там брошенными.

Между строк

Истории без чёткой структуры, которые мы размещаем в первоначальном виде без какой-либо редактуры.

---

«Русский, езжай в своя Россия», — с такими словами выпроваживали моих родителей из Таджикистана после развала СССР. Продали квартиру за бесценок, денег хватило только на переезд. Многие просто бросали квартиры. Оставаться там было небезопасно. Женщине одной на улицу было лучше не выходить. В магазинах в очереди русских не замечали как пустое место. Моя семья столкнулась со всеми прелестями статуса «беженцы» в России. У меня нет ненависти к этим людям, но если вы хотели суверенитет, вы его получили, почему вы не хотите развивать свою страну… СССР вам помог сполна: предприятия, инфраструктура, образование, города.

–

В школе в Узбекистане, я была белой вороной. А потом была приезжей в России. В моем классе ненависти к русским натерпелась. Хотя и метис, и у меня есть как татары, так и узбеки в роду, но я русая и выгляжу как русская, потому что русской крови больше. Вот все говорят о травле, о ненависти к узбекам и таджикам, но почему-то никто не рассказывается и не говорит, как таджики и узбеки относятся к живущим русским там. Что русскому там не найти нормальной работы, русские классы в школах позакрывали. И как там относятся к русским в целом, если ты не турист. Никто не расскажет. Сами говорят о ненависти, а сами себя как ведут там по отношению к русским? Все по заслугам.

–

Родом из Душанбе. Русская. Жила и ходила в школу возле вокзала. Никаких массовых изнасилований русских не было. Тем более в 90 году. Ополчение началось не раньше 92 году (летом 92 еще были смены в пионерлагеря). Защищали свои районы и дома таджики наравне с русскими. Война шла между «вовчиками» (Памир) и «юрчиками» (Куляб). Резали они друг друга. А если и не, то в основном таджичек, одетых в европейское (ни дай бог, джинсы).

В 93 каждый день пешком ходила от вокзала в пединститут мимо сидячей толпы протестующих на площади Ленина (транспорт не работал), и ничего…Никто не убил, не изнасиловал. Ни меня, никого из друзей или знакомых.

Русские стали уезжать, потому что шла междоусобная война, и еще раз повторить — война не против русских. А в войне достается всем. Первые уехали те, кому было к кому уезжать. Мои родители дважды ездили «на разведку» в поисках нового жилья на историческую родину. В России их никто не ждал. Особенно в сельской местности.

На привезённые контейнеры местные русские, «свои», смотрели с завистью и злобой. «Понаехали! Кто вас сюда звал?!».

Сколько таких контейнеров и вагонов было сожжено «нашими»? Много. А были случаи, когда уехавшие возвращались назад в Таджикистан.

Придумать можно все, что угодно. только кому нужна правда, так ведь? Лучше создать миф про геноцид. А то, что таджики, например, меня научили печь лепешки, когда голод начался — разве на этом сенсацию построишь?

–

Из Казахстана выгоняли в 90-х. Говорили: «Езжайте в Россию, вы же русские».

Работу русским не давали. Даже по сей день моя родня, оставшаяся в Казахстане не может устроиться руководителями или директорами. Казахи вперёд своих возьмут, чем русских. Зарплату давали сначала казахам, а затем русским. Сам являюсь свидетелем подобного отношения.

---

На этом вторая часть нашего спецпроекта «Чужие» про Среднюю Азию подходит к концу. У вас есть своя история, которой вы бы хотели поделиться? Обязательно воспользуйтесь формой выше.

Фото предоставлены ресурсом www.sovietpostcards.org