Фильм «Лимонов, баллада об Эдичке» видели только Канны. И Local Crew. Мы вам сейчас расскажем.
Пять лет назад Дудь на своём интервью пытался вытащить Эдуарда Лимонова на эмоции, чтобы показать аудитории, какой злой и страшный человек скрывается за внешностью щуплого и немного дёрганного мужчины.
— Если бы вы когда-нибудь пришли к власти, вы бы решали какие-то вопросы, прибегая к репрессиям? Считаете допустимым такой метод?
Лимонов спокойно пожал плечами:
— Сейчас люди послабее, потрусливее, нейтрализовать их можно, просто лишив работы.
В 2024 году эти слабые люди созрели для того, чтобы выпустить фильм про «возмутительные приключения радикального советского поэта».
Лимонов как биографическая фигура заинтересовала западную интеллигенцию уже давно: обратная эмиграция из Франции в Россию, участие в балканских войнах, отказ от французского гражданства, создание политической партии. «Эдичка», видимо, требовал какого-то комментария, попытки отделить лирического героя и тщательно выстраиваемого публичного образа от реального Эдуарда Савенко. В каждом интервью Лимонов, пусть и падкий до публичного внимания, вёл себя как трикстер — слишком нетипично для западного артиста, который рано или поздно под натиском социума сдаётся и разоблачает сам себя. Наверное, поэтому и понадобился француз, который попытался рассказать о реальном Эдичке.
Эмманюэль Каррер решил написать биографию Лимонова после своего визита в Россию, куда приехал делать репортаж об убийстве Политковской. По его словам, он был удивлен не столько плутовской фигурой политика, сколько тем, что вся оппозиция от покойной Политковской до Елены Боннер, правозащитницы и жены Сахарова, о Лимонове отзывалась с уважением и какой-то симпатией. Лимонова Каррер, несмотря на их ещё парижское знакомство, наоборот, не заинтересовал совсем, он неохотно давал ему какие-то комментарии и не был в восторге от того, что какой-то писатель решил следовать за ним по пятам. Биография неплохо продалась во Франции, но русский перевод остался почти невостребованным: во-первых, русскоязычному читателю не очень понятно, зачем в принципе нужны эти сумбурные комментарии к автобиографическому творчеству Лимонова (француз признает, что из правдивых фактов у него чуть больше половины, остальное приходилось додумывать «для полноты образа»), во-вторых, Карреру этот самый цельный образ не удался:
«Я не хотел становиться ни его адвокатом, ни его прокурором. Моей задачей не было реабилитировать Лимонова: „Все думали, что Лимонов мерзкий фашист, а на самом деле он — хороший парень“. Вовсе нет. Я говорю, что Лимонов во многом мерзкий фашист, а с другой стороны, он — хороший парень: например, когда он оказывается в тюрьме, ведёт себя честно, прямо, смело. Он — сложный человек».
Не очень понятно, чем эта биография привлекла Павла Павликовского. Возможно, Лимонов как фигура отлично укладывался в череду его документалок о русских неудобных людях: Достоевском, Ерофееве, Жириновском. Возможно, симпатия появилась во время съемок «Сербского эпоса» — Павликовский вставил туда документальные кадры празднующего свой день рождения Лимонова, который выпускает автоматную очередь в сторону Косово. Симпатия оказалась взаимной: Лимонов встречался с режиссёром, а также говорил прессе, что именно такой человек мог бы снять фильм про него. Павликовский, в самом деле, любил смотреть на внутреннее человека, которое меняется под действием внешних изломов — войн или переживаний о них. Можно додумать, что восторженные отзывы Лимонова о «Холодной войне» Павликовского определили сюжет «Баллады об Эдичке»: в обоих случаях сценарий раскрывает героев и мир на фоне мелькающих перемен в мире трещащего по швам тоталитаризма. Только в случае с фильмом о Лимонове задумка Павликовского осталась на бумаге — по каким-то причинам режиссёр, переработав сценарий, отказался от идеи воплощения фильма.
Не очень понятно, когда сценарий попал в руки к Серебренникову, но явно после смерти Лимонова, потому что его мнения о том, что бывший директор Гоголь-центра занял режиссёрское кресло, мы не знаем. Зачем Серебренникову понадобилось снимать о Лимонове — тоже загадка, но, кажется, разгадку подсказывает одно из допремьерных интервью Серебренникова:
«Он русский, как и я — он русский даже в том, что он не хочет быть русским».
Честно говоря, после этих слов уже можно было не тратиться на билет на премьеру, но всегда интересно, о чём будет говорить и русская, и западная аудитории.
К сожалению, говорить будет не о чем.
Серебренников берёт текстовое чудище Франкенштейна, доставшееся ему от Каррера и Павликовского, и пытается наложить на него свой кинематографический опыт. От «Лета» тут явная ностальгия по старой доброй творческой тусовке, от «Чайковского» — попытка рассказать о жизни творца через призму его отношений с женщиной. К сожалению, как киношный режиссёр Серебренников не преобладает, и его театральные инстинкты берут верх.
Серебренников мнит съёмочную площадку как сцену, и памятуя о своих постановках там, переносит её атмосферу на экран. Только если у классиков весь мир — театр, у Серебренников весь мир — судебно-тюремно-полицейская реформа. Восточное окружение всегда репрессивно, какие-то эпизоды буквально превращаются в клипы Shortparis (солист группы Николай Комягин не только поёт в саундтреке, но и исполняет одну из эпизодических ролей). Западный мир — образцовая картинка Америки начала 80-х — конца 90-х. Лимонов в фильме ходит по чистым, вымытым улицам с чистыми, причёсанными людьми на заднем плане. Этот уместный в театре контраст на экране становится смешным и наивным.
Не очень смешно становится, когда смотришь на сюжет. Режиссёр наблюдает Лимонова не как писателя, революционера и бунтаря, а как хулигана и гедониста, жадного до любой славы и оттого сильно к ней ревнующего, и по сути, никакими амбициями не обладающего. Фильм начинается с пресс-тура Лимонова в 90-х, а дальше скачет флешбеками по географическим эпизодам из жизни писателя, бессвязно пытаясь объяснить брошенную Лимоновым фразу в самом начале. «Мне плевать на твоё сердце», отвечает он на упреки слушательницы в том, что он предал своих последователей.
В наследство от Павликовского фильму досталась романтическая линия (точнее, целых две), занимающая большую часть экранного времени. Только если Павликовского в фильмах интересует личность, которая ломается и ярче всего этот излом проявляет в близости, то Серебренникова эта близость не интересует вообще. Серебренников показывает секс просто потому, что в жизни Лимонова он был. Секса много, он заполняет слишком много пространства, он грязный и показан во всех подробностях — некоторые дамы в вечерних нарядах выходят с показа даже до эпизода с негром: им плохеет от соития под вещающего о святости Солженицына с экрана телевизора.
В 2024 году уже не боишься ни негров, ни гомосексуальных отношений, и даже оригинальный лимоновский наброс на вентилятор воспринимается чуть отстранённо: современный вдумчивый читатель как будто бы понимает, зачем это было нужно. К сожалению, Серебренников заставляет вспомнить, что живем мы, увы, в 2024 году, и сцена орального секса с афроамериканцем — это не хулиганский вызов трикстера косному и консервативному обществу, не метафора настолько радикальной отчуждённости от буржуйского, обывательского мирка, а принадлежность к своим. Ну то есть всё буквально по заветам Каррера: «Вот в этом эпизоде он — хороший человек». Про хорошесть, которая заставила русского писателя не брезговать чужим чёрным членом, намекает и эпизод в конце фильма: Лимонов, вещая над построившимися в шеренги бритоголовыми нацболами, краем глаза видит проходящего мимо африканца и с тоской провожает его взглядом. Спасибо, уважаемый Кирилл Семенович, мы уже десятый год в курсе, что свобода — это когда BLM и LGBTQ+, вы кому это пытаетесь очередной раз с лопаты скормить?
В этом, кажется, и заключается главная проблема фильма. Критики ругаются, что Ахмадуллина в Москве читает стихи на английском, что какие-то эпизоды Серебренников выдумал, что обещанный французский период показан буквально в пяти минутах одного интервью. Мол, всё это недостоверно — но мы-то с вами знаем, что за достоверностью люди идут не в кинотеатры. Любое искусство призвано говорить со зрителем, но Серебренников не знает, о чём говорить. Он как будто бы старается понравиться всем подряд: и оставшимся в России — смотрите, зэтники, снимаю про «вашего», — и эмиграции, и Западу, который уже устал понимать загадочную русскую душу, но для которого русский всё ещё остаётся далёким синонимом интеллектуальной элиты. Серебренникову плевать на самого Лимонова, он его не понимает и просто фиксирует события как киноленту: он почему-то возвращается в Россию, почему-то из писателя превращается в политика, почему-то едет на Балканы. И почему-то вся творческая тусовка (многие из которых вошли в эпизодические роли чуть ли не в камео) в восторге от этого маргинала. Для Серебренникова Лимонов — это бунтующий пидор, который решил снять тик-ток после осознания собственной идентичности. Как будто бы в подсказку к этой «клиповой» трактовке последние года Лимонова в Америке сняты одним долгим кадром, в котором меняются цифры календаря.
Бен Уишоу тоже не понимает, кого ему играть. Он изображает то Мика Джаггера, то какого-то Холдена Колфилда-переростка, который бредёт по декорациям к «Таксисту» Скорсезе и пытается воссоздать балабановщину на свой отдалённый, американский манер. Играет он замечательно, Уишоу — отличный актер, но мнительность подсказывает, что выбор его на роль не случайный — в его фильмографии очень мало гетеросексуальных ролей. Видимо, эти дерганность, болезненная необходимость выместить всё или в эротическое, или в насилие, были пожеланием режиссёра. В таком случае к исполнению нареканий нет. Монтаж, съёмка, костюмы — на высоте. Видна сплочённость команды, которая работала вместе от фильма к фильму и начала снимать почти по-голливудски. Смотреть фильм хотя бы красиво.
И всё-таки, главный вопрос, который хочешь задать в самом конце, остается. Ради кого — и ради чего этот фильм был снят?
Поклонники Лимонова будут недовольны полнейшим несоответствием образа героя с их кумиром. Эмигрантская тусовка — та, которая не попала на роли второго плана в фильм — возмущается романтизации русского националиста. Западный зритель не увидит в фильме ничего нового: фильм парадоксальным образом напоминает клюквенного «Нуреева» Файнса, только если бы его снял Звягинцев. Наконец, широкая аудитория, которая смотрит кино из любви к кино, не поймет ни героя, ни обстоятельств, его сформировавших. Фильм как бы говорит: смотрите, он вдруг взял, вернулся и стал имперцем. В титрах напомним о его позиции по Украине. И, кстати, Эдуард Савенко умер на снегу. Такое ощущение, что нынешняя волна эмиграции, упорно проводящая параллели со всеми — от Стравинского до Довлатова, — так ничего и не поняла. «Вернуться в Россию стихами» для них — повод для создания не новых смыслов, но новой приятной песенки ни о чём.
Одновременно с премьерным показом Серебренникова в Каннах начались показы фильма Али Аббаси. Такой же продукт woke-культуры: иранский эмигрант из Швеции, снявший очередное фестивальное кино про ещё одного отрицательного трикстера — Трампа — с ещё одним кумиром миллениалов, Себастьяном Стэном, в главной роли. И при этом удивительно завершенная и глубокая картина. Как так получается, что русская эмиграция с её большим опытом проживания русского взгляда на мир теряет связь не только с Родиной, но и с реальностью, а Запад, наоборот, благодаря эмигрантам смыслы приобретает? Отвечает Лимонов в том же интервью Дудю.
«Я умру, а вы, ваши дети всё будут ходить с этими вопросами проклятыми, друг друга доебывать».
