Русская смерть бабушки Нюры
Мы родом из русской деревни.
Той самой, с резными наличниками, колодцами, и яркими заборчиками. Там, где пахнет живностью и лают назойливые собаки, прошло наше детство (или его внушительная часть). Сама деревенская обстановка, с обилием странных звуков, запахов и слов, навсегда остается с нами — даже если сейчас ты, дорогой читатель, сидишь за дорогим ноутбуком в шикарном лофте Санкт-Петербурга или Москвы.
Здесь жили люди. Когда-то.
И по-большей части наши предки, наши предшественники — это люди русской деревни. Красный вихрь, жестокий и беспощадный, сорвал их с насиженных мест и швырнул на «стройки развитого социализма», вручив в качестве поощрения квартиры и комнатки в коммуналках, «сталинках» и «хрущевках».
Вместе с великим переселением людей началось и переселение нравов. В клетушке многоэтажного дома старая бабушкина прялка выглядит архаичной — но вот старые традиции и предания с легкостью накладываются даже на атеистическое общество. Всё, что кажется горожанину глупым суеверием, для сельского жителя будет образом жизни.
Мы ушли от русской деревни с её «глупостями». Но она по-прежнему следит за нами.
И вот, на закате второго десятилетий двадцать первого века, растёт непонятная постороннему взгляду ностальгия. «Она Развалилась» (в обиходе — «Развалюха»), «Русская Смерть», «Под Корень» (уже почивший), «Баба Нюра», «Русская Эпитафия», «Панельки», «Мы любим Россию» — сотни их на просторах «Вконтакте», а по нынешнему времени уже и в «Телеграмме». Прошлое и мистическая грань захватывает тысячи людей — ведь в настоящем не так уже приятно, да?
Настоящее нам не нравиться. Оно опасно. 282-ая УК РФ, экономические кризисы, политическая стабильность. Душно, душно, и еще раз душно, а выхода нет, ведь избалованные постмодерном русские граждане меняют повестку с легкостью. Сегодня Донбасс — завтра Украина — послезавтра Сирия — и Навальный, как пикантная вишенка на тортике. Почему бы и не сыграть?
Западный дискурс, такой удобный, и ни к чему не призывающий, идеально лёг на путинскую эпоху. Сегодня модно «топить» — завтра за то, послезавтра так, ради Броуновского движения. Но сквозь лощёные фразочки, модные термины и прочий мусор прорастает то самое, вечное, русское.
Нас окружает то, что мы не можем измерить или описать простыми словами. Русская смерть? Русская пустота? Русская вечность? Термин здесь не важен — важно то, что это русское, но непонятное, непостижимое. Пугающее. И родом оно из нашей «Ойкумены», из той старой деревеньки, где бабушка угощала нас пирожками, а дед, закурив самокрутку, рассказывал о «водяном, лешем, русалке» и предостерегал нас «не бродить после полуночи».
И никакой клоун Пеннивайз не испугает сильнее, чем одинокая фигура на обочине ночной дороги…
Всё наше стремление, выраженное в этом странном декадансе и восхищении упадком и разложением — лишь попытка вернуться назад. Мы не хотим настоящего, не желаем! Чуждо нам настоящие, с его тяжелыми правилами игры, а вот прошлое в его мистическом и жутком великолепии привлекает. Тянет.
Плюнуть на всё: смартфон, кворкинг, новую модель дорогого авто — и уехать к бабушке Нюре. Туда, в деревню, где никого уже нет в живых.
Мы бросили своих стариков. Они нас — нет.
Наша постоянная борьба с созданным много лет назад миром серых домов бесполезно. Стены «хрущевок» пропитываются старым духом русской деревни, и этот процесс обходиться без умных дураков и великих знатоков. В великой битве между русским городом и русской деревней нам отведена роль посторонних наблюдателей, слушающих очередную «Монеточку».
И деревенский погост — это лишь начало пути.
Тоска по иррациональному, непонятном и старому подчеркивает нашу усталость. Всё, что есть сегодня у нас — тлён и пепел, завтра его не будет. А погост с деревянными крестами останется, как и старая избушка, в которой мы пили своё парное молоко.
Все попытка бегства обречены на поражение. Сегодня царь и бог, а завтра — грязь, из которой снова карабкаться в князи. Такова русская спираль, и вся проклинаемая «стабильность» не более, чем попытка заморозить процесс — но чем дольше мы откладываем неизбежное, тем сильнее оно ударит.
Здесь начало и конец, Альфа и Омега…
И наш современный декаданс иного рода, чем он был в дореволюционное время. Тогда Россия задыхалась в предгрозовых бурях и духоте, кипела дурным туманом, у нас же тишина. Как на деревенском погосте. И устав от шумов информационной эпохи, сдаваясь течению, мы плывем из точки «А» в точку «Б». Зачем, куда, почему — ответа нет, и только в деревенской мистике, густо смешанной с недавним прошлым и мрачноватым настоящим мы находим отраду и спасение. Иррациональное влечёт нас, отчаянно, затягивает в омут, из которого нам не выбраться.
Да и зачем? В условиях, когда человек человеку — волк, и найти того, кто пропал, легче, чем тех, кто ищет, деревенский погост кажется желанным местом. Здесь речь не идет о самоубийстве или прочих глупостях; мы просто устаем, чудовищно устаем от взрослой жизни, которая сопряжена со множеством проблем. Здесь, кстати, скрыта причина еще одного популярного явления — ностальгии по девяностым и нулевым.
Но мистика сильнее ностальгии. «Денди» и «Турбо» лишь часть общего, тогда как наши страхи и суеверия являют собой цельный фундамент нашей жизни. Все домовые, ведьмы, суеверия и рассказы о «шепотках» и «икоточке» пришли в квартиры панельных домов, и им здесь хорошо, уютно.
Ничего не изменилось, но может быть, это к лучшем?
И пока озабоченные граждане всех рангов и мастей рвутся спасать русскую деревню, она и без них прекрасно себя сохранила. Пришла себя спокойно, в наши серые города, и принесла с собой грань тонкого мира, того, что пугает нас.
И сложилась парадоксальная ситуация: мы ищем необъяснимого, чтобы спастись от объяснимого. Сказочки бабы Нюры, рассказанные на скамейке у подъезда, вызывают больший интерес, чем новости мировой геополитики. Ну что нам Трамп, когда вчера вечером на пустой кухне звенели чайные ложечки? Что нам Путин, если в давно заброшенной соседской квартире играл рояль?
Они — власть имущие в дорогих пиджаках — далеко. А тонкая грань русской мистики постоянно рядом. И через подворотню старого дома, в которой живёт не постаревший за двадцать лет рыжий кот, мы каждый день ходим на работу. Ничего не пугает — кроме самого необычного, такого, что совсем выходит за рамки нашей жизни.
В треугольнике между прошлым, русской мистикой и современным отчаянием выковывается иная грань нашей реальности. Когда звенящие в пустой кухне ложечки больше нас не пугают, а темную фигуру на обочине мы просто не замечаем, и когда надоедает тишина, подобная той, что на погосте, мы смелеем. Начинаем громко разговаривать. Задаём неудобные вопросы. И на смену русской смерти приходит русская жизнь.
В отличие от первой, костлявой и сухой,вторая дама сама по себе бурная и полная. У неё нет времени на мистику и сказки бабушки Нюра — надо жить, и как можно быстрее. Домовые, лешие, ведьмы уходят на задний план перед необходимостью выживания, и доллар становиться важнее бабушкиной прялки либо нравоучений родителей.
Русская жизнь бурная, но русская смерть умная.
Так, в уроборосе, проходят наши дни, и кто победит завтра — жизнь или смерть — сказать трудно. Нам же выгодна ничья, когда декаданс и фатализм уравновешиваются жаждой борьбы и жизни. Без этого, увы, никак, и победа одной из сторон приведёт к неизбежному дисбалансу. Такова наша природа: победа добра неизбежно влечет зло, как и победа зла стимулирует тотальное наступление своеобразного «добра».
Русская смерть = русская жизнь. И побеждая мистические страхи, унаследованные нами от предков, мы побеждаем прежде всего свою инфантильность и веру в абстрактные «мистические силы». Побеждая эту веру, и побеждая старые суеверия, мы перестаем бояться, ведь никто — начиная от Путина и заканчивая пьяными солдатами НАТО — не властен над нами сильнее, чем подземные страхи.
И в победе над русскою смертью мы обретаем жизнь свою. Шаг за шагом, преодолевая страхи, унаследованные от предков, мы становимся сильнее, умнее и крепче. Но главное на этом пути — преодолевать именно страхи, а не мудрость. Предки не были глупее нас: по верному замечанию одного писателя,они были «умными в своей системе знаний». Это и следует учитывать на нашем пути.
В победе мы обретаем право своё. И в вечном русском урборосе промежуточная победа возможна только одна: строгого и логичного порядка над русским инфантильным хаосом. И когда мистические страхи отступят перед насущными вопросами, и когда порядок и освещение наших улиц будет важнее теней на них, тогда и скажем — вот, мы победили, и нам есть, чем гордиться перед предками.
Всё остальное — от лукавого.
Аминь!
