В одной песне есть строчки, которые лаконично описывают то, о чем мы сейчас будем говорить.
Oh bring back, bring back
All I need is proof that I lived
Сама песня о другом, но эти слова удивительно точно передают двойное назначение… экслибрисов. Если вы читаете эту заметку в 2077 году, то знайте, что когда существовали бумажные книги, владельцы клеили на них небольшие бумажки с указанием того, кто их хозяин. И было принято писать не просто «Книга Н. М. Миронова», а «Из книг Н. М. Миронова». Так как традиция старая, уходит в XV век и начало книгопечатания, то термин происходит из латинского языка. Средневековая подпись ex libris значит буквально «из книг» и перекочевала в другие языки без изменений.
Помимо очевидной функции, у экслибрисов есть еще одно интересное свойство. Оно роднит их с надписями на стенах в духе «Здесь был Вася» и как более свежий пример — с селфи. Селфи — тоже не новое явление, они появились вместе с распространением непрофессиональных фотокамер, когда их начал продавать «Кодак». Но люди любят забывать и давать старым вещам новые названия, так что притворимся, будто селфи — изобретение наших современников.
Экслибрис клеится на книгу, чтобы вы не забыли, у кого ее взяли. Традиционно на них была, во-первых, надпись о том, кто является хозяином вещи. А во-вторых, была картинка. Поскольку первые книжные ярлыки берут начало из библиотек богатых и знатных людей, на них стояли гербы. Когда книги уже могли себе позволить все или почти все, то на них стали изображать что угодно, относящееся ко владельцу: от визуальных метафор до местности, в которой он живет, дома или даже его личного портрета.
У иллюстраций на экслибрисах обнаруживается интересное свойство. Они рассказывают нам о своих владельцах. О том, к какому роду они принадлежали, что любили, как выглядели. Даже если нарисовано нечто напрямую не относящееся к собственнику, как стало модно в эпоху модерна, это тоже многое о нем говорит. И надписи с именами все равно никуда не делись.
Люди как бы невзначай рассказывают о себе в одном маленьком стикере. У этого есть практическая сторона. Каждый раз, когда вы раскрываете книгу с чужим экслибрисом, на котором ее хозяин вам вот так основательно представился, вам должно быть неудобно задерживать ее у себя. Одно дело просто имя на форзаце, а другое — напоминание, что такой-то в таком-то доме сидит и ждет, пока к нему вернется его собственность.
Тут мы и нашли общее у экслибрисов и других проявлений человеческого желания оставить свой след. Книги хранятся долго. Во времена, когда эти личные знаки были популярны, они передавались от одного владельца к другому с целыми библиотеками. И если экслибрис был крепко приклеен или нанесен печатным способом, то он оставался на своем месте. Иногда заклеивался и переклеивался, но не все брались возиться с этим делом. Поэтому мы часто знаем, кому какая старая книга принадлежала и можем догадаться, кем он был, даже если не узнаем по имени.
«Господи, помоги рабу своему Семке Нинославичу», нацарапанное на стене французской церкви в XII веке и чье-то фото на фоне этой же церкви, но уже из XXI века, имеют одну и ту же функцию. Фото делается не для того, чтобы запечатлеть саму церковь, разумеется. То же стремление прослеживается у владельцев старых книжных знаков. И они успешно достигают своей цели. Если бы не экслибрисы, мы бы не знали, что в XV веке жил такой игумен Досифей и был неплохим каллиграфом. Не знали бы, что Ревекка Слободская жила в Петербурге, Старицын явно был русофилом в духе времени, а художник Суслов не скупился на визуальные метафоры и множество глубокомысленных надписей одновременно на разных языках. Без экслибрисов от некоторых людей вообще бы ничего не осталось. На этом месте автору пора бежать — рисовать свой.
