Марш в белых колпаках
Для слуха русского человека слово “колпак” на французском звучит нежно и мягко – “кагюль” (cagoul). По форме такие колпаки напоминают те, что носили и носят парни из американского “Ку-Клукс-Клана”, что вызывает вполне определенные ассоциации. Но одно дело – США, другое дело – Франция. И если у американцев Ку-Клукс-Клан достаточно быстро превратился в карнавал, больше выгодный для левых и либералов, то французы взялись за дело “с огоньком”.
Движение, созданное по официальным данным в 1935 году, называлось “Секретный комитет революционного действия”. У истоков комитета стоял наш старый знакомый Эжен Деленколь, который покинул “Аксьон Франсез”, будучи недовольным пассивностью Морраса. Следом за Деленколем в ряды кагуляров потянулись многочисленные раздражённые “кресты”, “королевские газетчики”, следом явились аристократы и армейские офицеры, промышленники и предприниматели. С последними пришли деньги и возможности: для собраний кагуляров предоставлялись роскошные офисы компаний “Л’Ореаль”, франки и доллары активно перечислялись на счета Деленколя, а колпаки надевали новые и всё более состоятельные французы. Что же касается рядовых боевиков, то и в них не было недостатка. Раздражённые медлительностью “старых” лидеров правых лиг, молодые и голодные волки ринулись в комитет, где каждому нашлось оружие и своё место в жёсткой иерархии.
Сливки кагуляров составляли представители высшей старой французской аристократии: маршал Франсэ д’Эсепере, создававший в своё время множество неприятностей Антону Ивановичу Деникину, герцог Поцци де Борго, множество генералов и высших офицеров ВМФ Франции, а главным финансистом стал Эжен Шуллер, основатель “Л’Ореаль”. Организационная структура кагуляров была достаточно сложной: лёгкие ячейки состояли из 8 человек, вооружённых автоматами (как правило, по одному на каждую ячейку), винтовками, полуавтоматическими пистолетами и ручными гранатами. Тяжёлые ячейки состояли из 12 человек, снабжённых тяжёлым пулеметом и другими видами оружия. Из группы трёх ячеек формировался один блок, три блока — батальон, три батальона — полк, два полка — бригаду и две бригады — дивизию. К батальонам были прикреплены автомобильные дружины (около 50 человек). Письменных документов и приказов кагуляры старались, насколько это возможно, избегать. Для “уличных боёв” имелся устав, имеющий название “Секретные правила коммунистической партии” на тот случай, если документ будет найден полицией.
Кагуляры давали клятву в верности “Ad maiorem Galliae gloriam” – “К вящей славе Галлии”. В 1936-37 годах кагуляры перешли к открытой террористической деятельности. 25 января 1937 года был убит Дмитрий Навашин – официальный представитель СССР в Третьей Республике, курировавший совбанки во Франции и потенциальный “невозвращенец”. В июне были застрелены братья Россети – итальянские антифашисты и яростные враги Бенито Муссолини, затем в метро убита беженка Летиция Туро. А осенью 1937 года мощные взрывы снесли фасады зданий Генеральной конфедерации французских предпринимателей и Объединения металлургической промышленности. Погибло и пострадало в общей сумме сто человек.
Ответственным за большинство акций кагуля был Жан “Убийца” Филиоль, который 6 февраля 1934 года и повёл “королевских молодчиков” на прорыв полицейских цепей, охранявших палату депутатов, чем спровоцировал кровопролитие. Ветераны-монархисты, люди с крепкими нервами, перепугались, когда группа во главе с Филиолем и Делонклем ушла в автономное плавание, презрительно окрестив партию “Французским бездействием”. Надо брать власть, пока её не взяли “красные”, а на пути к власти был необходим террор, чтобы раскачать страну.
У Народного Фронта дела шли всё хуже и хуже. Франк дешевел, социальные программы проваливались, и дров в разгорающийся костёр подкинул “расстрел в Клиши”. Суть инцидента была такова: 16 марта 1937 года Французская социальная партия де ля Рока показывала для ветеранов в зале “Олимпия” фильм Никола Фарка и Виктора Туржанского “Битва”. Собралось пятьсот зрителей, включая восемьдесят женщин и несколько детей. По призыву мэра-социалиста Клиши, традиционного бастиона левых, и его заместителя -коммуниста, шесть-семь тысяч манифестантов осадили здание, закидывая “фликов” чем Бог послал. Полиция открыла огонь: пять демонстрантов были убиты, около ста ранены. Две пули задели даже Андре Блюмеля, секретаря кабинета министров. В своих рядах полиция насчитала двести пятьдесят семь раненых. На премьеру обрушился гнев и монархистов, и анархистов, и троцкистов, и сталинистов: “Полиция Народного фронта стреляет в народ!” Блюм, примчавшийся в больницу к раненым с гала-концерта в неуместном смокинге, остудил накал страстей: и осудил манифестантов, и принял вождей компартии, и под эгидой Народного фронта провёл похороны жертв, на которые, если верить “Юманите”, пришёл миллион человек.
Это было началом конца, и кагуляры готовились к действию. К тому времени банкиры и промышленники перестали давать кагулярам деньги, но в этом уже и не было необходимости: оружия на тайных складах по всей Франции хватило бы на вторую армию. Оставалась самая малость – найти коммунистический заговор и подтолкнуть офицеров армии к выступлению вместе с кагулярами. Поскольку такого заговора пока не было, то его следовало придумать. Кагуляры всеми своими силами пытались свалить ответственность за теракты на коммунистов, распуская слухи и распространяя провокационные материалы. Весна 1937 года прошла во Франции очень нервно, в предчувствии гражданской войны. К тому времени в ряды кагуляров вступили такие люди, как будущий президент Пятой Республики Франсуа Миттеран, целый выводок правых журналистов и публицистов, отставных военных. Сам Деленколь хвастался, что может поставить под ружье сто двадцать тысяч людей в столице и столько же в провинции. Разумеется, это было преувеличением, но то, что кагуляры собрали под свои призрачные знамена достаточно много народа, было фактом, не требующим доказательств.
В “час Х”, который был назначен на ночь с 15 на 16 ноября 1937 года, Деленколь и его ближайший помощник Эдмон Дюзеньер, известный французский пилот, уговаривали генералов и высших офицеров французской армии и ВВС. По словам Деленколя, коммунисты собрали в Булонском и Венсенском лесу тысячные вооруженные отряды.
“Сейчас или никогда!” – кричал Деленколь в ряды мрачных и сонных офицеров, среди которых, по слухам, находился и засидевшийся в полковниках де Голль. Военные соглашались, кивали, но требовали от судостроителя внятных доказательств. А их не было. “Когда коммунисты войдут в Париж, вот тогда мы и обратимся к вам”, – ответили уставшие генералы и отправились спать. Путч, готовившийся без малого два года, провалился, и боевики разошлись по домам. И начались аресты: один за другим находили склады с оружием, тайные казематы, картотеки, списки… Перед ошалевшими французами разворачивалась картина масштабного заговора, который был тщательно продуман и подготовлен. Деленколя арестовали 26 ноября, но его ближайшие помощники, включая Убийцу, смогли бежать за границу. Оставшиеся кагуляры залегли на дно. Нити вели далеко и ещё дальше: кагулярам помогал сам маршал Фош, герой Первой Мировой. Именно он потребовал от кагуляров “доказать на деле” серьёзность своих намерений, и Навашин был выбран жертвой слепого жребия. Начались суды, левые газеты рвали и метали, обвиняя кагуляров во всех бедах Третьей Республики. Но эти слова ничего не значили – время Народного Фронта подходило к концу…
Падение Фронта
Начав за здравие, левые закончили за упокой. Масштабные реформы в экономической и социальной сфере, вопреки правым испугам, больше тяготели к “Новому курсу” Рузвельта, чем к тотальной национализации всего и вся. Коммунисты играли в НФ самую последнюю скрипку, а вот социалисты и радикалы рвали одеяло власти друг на друга.
Всё, что сделали в своё время “фронтовики”, было сделано для широких масс. Восьмичасовой рабочий день – это вершина пирамиды. Профсоюзы получили очень широкие полномочия, в том числе и на право коллективного договора, была введена практика массовых социальных работ и социальной реабилитации для ветеранов и инвалидов Первой Мировой, пособия для многодетных семей. Организовал Фронт и иные виды поддержки.
В сфере экономики Народный Фронт провёл достаточно умеренные реформы. Был национализирован Банк Франции, система железных дорог, ряд предприятий оборонной промышленности. Но даже таких мер хватило для испуга французских олигархов, которые “патриотично” начали выводить деньги и золото из страны. Франку это не понравилось и он начал резко дешеветь – не спасла и девальвация, проведенная Фронтом. На фоне таких чудесных событий обострилась борьба между коммунистами с одной стороны и радикалами и социалистами с другой. Вторые стремились “закрепить” реформы, дав время экономике отдохнуть. А вот коммунисты, вечное шило в заднице всей Европы, рвались вперёд – национализировать всё, что только можно и нельзя.
Споры и дебаты в Национальном Собрании регулярно перерастали в потасовки. Коммунисты не давали своим оппонентам покоя, а радикалы и социалисты всеми силами старались поддерживать какой-никакой, но демократический порядок Фронта. Кризис становился всё сильнее, а никакого противодействия экономическому падению правительство НФ так и не предпринимало. Огня добавила позиция Фронта в испанской гражданской войне. Социалисты и радикалы выступали за нейтралитет Франции, тогда как коммунисты требовали активного вмешательства в войну и поставок оружия республиканцам. Но самолеты, подготовленные к передаче в Испанию, взорвал лично “Убийца”, и правительство Блюма решило от греха подальше убрать остальной транспорт и прекратить любые движения в сторону Испании.
Борьба внутри Народного Фронта закончилась его развалом. В июне 1937 года Блюм и его кабинет ушёл в отставку, место премьер-министра занял Камиль Шотан. Начался режим жестокой экономии, ряд пособий и выплат были отменены, была ликвидирована сорокачасовая рабочая неделя. Все эти процедуры не лучшим образом сказались на внутриполитической атмосфере Франции. Разоблачение заговора кагуляров ничего хорошего в атмосферу Третьей Республики не привнесло. Крупнейшие правые титаны вроде де ля Рока или Дорио с легкостью обошли принятый закон о “частных милициях”, превратив свои лиги в полноценные партии. Да, это не нравилось рядовым активистам и боевикам, но партийные структуры давали больше возможностей, чем толпы обычных правых хулиганов.
Вершиной всех бед Народного Фронта можно считать самоубийство Роже Салангро. Хотя оно и произошло спустя несколько месяцев после победы Фронта, но оказало влияние на всю политику Франции, вплоть до начала Второй Мировой. Именно Салангро провёл закон о запрете правых лиг. Ему отомстили: еженедельник “Гренгуар”, одно из ведущих правых изданий, начал кампанию по травле министра. Его обвинили, кроме всех грехов, ещё и в дезертирстве в годы Первой Мировой. Это было уже слишком, и, хотя Салангро оправдали по всем пунктам, он покончил жизнь самоубийством. Всё случившееся стало тяжелым ударом для французской демократии – оказалось, что одна газета, пусть и крайне правая, может сделать больше, чем все институты Республики. Правительство Фронта ввело закон о клевете, но правую печать это не остановило. Падение Фронта вызвало бурную радость правых. Реванш за поражение 1934 года казался близким, несмотря на все трудности. Деньги снова рекой потекли в карманы де ля Рока и Дорио: настало время, когда крупный промышленный капитал и банкиры больше верили в угрозу со стороны СССР, чем со стороны Рейха. Но время покажет, как ошибались “патриотические” французские буржуа.
Интеллектуалы на правой службе
А пока гремели пушки, музы присматривались. Правые и левые Интеллектуалы Франции всегда были настроены антикапиталистически. Правые властители дум ненавидели капиталистов так же, как и большевиков: более того, в странной смеси убеждений начинал доминировать нигилизм и презрение к человеческой жизни.
Луи-Фердинанд Селин (27 мая 1894, Курбевуа — 1 июля 1961, Мёдон), добрейший врач, человеконенавистник, антисемит и расист, всегда был честен в своих убеждениях. Его язвительные памфлеты и яркие романы всколыхнули довоенную Европу. Лев Троцкий ходатайствовал о переводе романов Селина на русский язык: старый лис-коммунист, заливший Россию кровью, наверняка ощущал в писателе родственную душу. “Путешествие на край ночи” стало откровением для послевоенного поколения Франции. Не успевшие вкусить крови и боли молодые французы схватились за творчество мизантропа в белом халате. Селин презирал всех: французов, англичан, итальянцев, немцев, евреев, католиков, протестантов, атеистов, коммунистов – всех, скопом, без различия и сострадания. Добрый доктор Селин лечил нищих и бедняков, литератор Селин язвительно комментировал громкие уголовные и политические дела, не стесняясь уличного жаргона рабочих окраин Парижа.
Совсем другим был Пьёр Дриё ля Рошель (3 января 1893, X округ Парижа – 15 марта 1945, там же). Изысканный литератор, недоучившийся студент, отважный солдат и пылкий “фаши” – это всё он, будущий автор “Фашистского социализма” и “Жиля”.
Ля Рошель отдал жизнь за свои убеждения. В 1944 году, когда всё уже будет кончено, писатель выпьет целую гору таблеток, но перед этим проклянет “плутократов и демократов”, желая победы Сталина. Ненависть к Третьей Республике сожрала литератора изнутри, дав вдохновение для создания множества произведений. “Что мне нравится в победе коммунизма – это не только исчезновение глупой и ужасной буржуазии, но порабощение народа и пробуждение старого священного деспотизма, абсолютной аристократии, окончательной теократии. Тем самым погибнут все абсурдные черты эпох Возрождения, Реформации, Американской и Великой Французской революций. Произойдёт возвращение в Азию; это нам необходимо. Человечеству нужно погрузиться в сон на тысячу лет, оно слишком устало”. Так написано в “Дневнике”, добавить здесь больше нечего.
С ля Рошелем поспорил бы Анри Барбе (14 марта 1902, Париж — 24 мая 1966, Париж) – не путайте только с Барбюсом. Бывший коммунист, ставший фашистом, не слишком выделялся в толпе интеллектуалов, сменивших “лево” на “право”, но только Барбе в конечном счете отверг фашизм, став католическим традиционалистом. Один из немногих, оставшихся в живых и на свободе, Барбе не откажется от борьбы, занявшись изданием антикоммунистических газет и журналов в Четвёртой Республике.
Робер Бразийак (в некоторых источниках – Бразильяк) (31 марта 1909 ― 6 февраля 1945) не доживет до момента возрождения Франции. Горячая любовь к Родине не помешала солдату-журналисту занять вызывающе прогерманскую позицию: правительство Виши он расценивал как власть слабаков и предателей. Неистовый Робер стал одним из самых ярких коллаборционистов Франции. Никто не написал столько и так, как он в поддержку “Нового Порядка”, за что суд, великий и гуманный, приговорил его к смертной казни. Делом Бразийака занимался судья, получивший мантию во времена Виши, а затем, как и остальные, стал верным сторонником де Голля – и никого этот факт не тронул. Даже левые писатели и философы возмутились: да, Бразийак враг, но может быть хватит тянуть к расстрельному столбу писателей, закрывая глаза на тех, кто поставлял Рейху сырьё и оружие?! Петицию де Голлю с просьбой о помиловании Робера подписали такие столпы левой мысли, как Альбер Камю, Жан Кокто, Поль Валери, Франсуа Мориак. Громкие имена и заслуги не помогли – в феврале 1945 года Бразийак был расстрелян. Перед смертью он крикнул “Да здравствует Франция!”.
И это только самые известные и значимые имена правой интеллектуальной жизни Франции. Десятки фамилий и имён достойны отдельной статьи, но их роднила ненависть к Третьей Республике, коммунизму, масонам и прочим “недостойным личностям”. Как и в Испании, левые и правые до поры до времени ходили в одни и те же парижские кафе, дискутировали, общались, дрались. Это потом начнётся кровавый водораздел, когда одни наденут гестаповскую форму, другие мундиры милиции Виши, а третьи уйдут в подполье на долгие четыре года. Но это будет потом. А пока…
Рухнувший Фронт или симфония левого падения
В июне 1937 года Леон Блюм уходит в отставку. Лоскутное одеяло Народного Фронта трещит по швам. Пришедший на замену Блюму лидер радикалов Камиль Шотан проводит очередную девальвацию франка и последовательно срезает все социальные программы. На улицах французских городов сотни тысяч безработных, малый и средний бизнес стремительно вылетает в трубу, а кредитно-финансовая система, несмотря на национализацию Банка Франции, живёт отдельной жизнью.
10 апреля 1938 года Шотана заменил Эдуард Даладье. Будущий палач Чехословакии принялся за дело с ещё большим жаром: была отменена сорокачасовая рабочая неделя, снижены заработные платы при увеличении норм выработок, ситуацию с пособиями и пенсиями неприлично даже обсуждать. Даладье обвинял рабочих, специалистов и фермеров Франции в “лени”, тонко намекая между строк, что придётся работать за еду. Но такого исхода никто не хотел, ещё меньше желали политической и социальной стабилизации на низком уровне правые партии Франции. Де ля Рок и Дорио грамотно развивали свои структуры, не жалея денег спонсоров на комплектацию штурмовых отрядов. Не отставал от них и старик Бюкар.
Впереди, разумеется, мчался наш старый знакомый де ля Рок. У него всё хорошо: свои кооперативы, свои военные и молодежные отряды, свои очень влиятельные спонсоры (кстати, их имена в большинстве своём так и остались “за ширмой”), даже самолеты. Деятельный полковник набрал их штук тринадцать, регулярно пугая левых своеобразными “авиапарадами” над Парижем. Всё было хорошо у парня-аристократа, и он готовился со своими ребятами к выборам. Ситуация была более чем благоприятной: агрессивные планы Третьего Рейха показали Европе, что хищник быстро отрастил зубы и когти. Прогерманские правые вроде Дорио и Бюкара оказались на время за бортом, а вот “патриотическое крыло” французских правых очутилось вполне себе на коне. Да ещё каком! Разочарованные в коммунистах и социалистах рабочие и фермеры потянулись к правым, соблазнённые социальной риторикой и проклятиями в сторону банкиров и ростовщиков помельче. “Вот она, власть!” – мыслили официальные правые, разделяя министерские портфели. Но в марте 1938 года стартовал первый Судетский кризис, в котором Франция вместе с СССР выступила на стороне Чехословакии. Даже Бенито Муссолини взбунтовался, прямо указав Гитлеру на опасность его затеи – однако ефрейтор не отказался от планов.
В сентябре 1938 года всё было кончено. Даладье вместе с Чемберленом обещал мир поколению, отдав Гитлеру Судеты. Начался пролог к новой мировой бойне, а Даладье, вернувшись во Францию, принялся с удвоенной силой закручивать гайки. На этом тихая и размеренная жизнь Третьей Республики закончилась: начались предвоенные будни.
Сложилась та сама ситуация, о которой мечтали правые иерархи: недовольство есть, левые воюют друг с другом, коммунисты дискредитированы, а бунта нет. “Настоящих буйных мало”, как пел Высоцкий и был прав. Для официальных правых политиков ситуация была ненужной. Не для того они овладели искусством популизма, не для того формировали сложные партийные структуры, выбивали места в Национальном Собрании, травили левых депутатов. Победа должна была быть легальной и признанной народом Франции: правые выучили уроки неудавшегося путча 1934 года. Желающих отправиться за решётку не было, как не было и тех, кто желал бы получить пулю в затылок на пороге Национального Собрания. Как бы ни было слабо правительство Народного Фронта, но оно разогнало кагуляров, убрав откровенную угрозу. И это было показательно.
Но политические мечты были разбиты о жестокую реальность. Первого сентября 1939 года начинается Вторая Мировая война.
Падение Республики и режим Виши
“В случае пожара – горите”.Так и поступило руководство Третьей Республики, когда на линии Мажино вдруг объявились рослые парни в чёрной униформе. Начиналось всё тихо и прилично: две крупнейшие армии Европы встали друг против друга и занялись локальными перестрелками. С началом советско-финской войны Франция и Британия на полном серьёзе обсуждали авиаудары по бакинским нефтепромыслам и высадку союзного корпуса в Норвегии. Ещё раз: на границе Франции стоят дивизии Рейха, а Париж и Лондон собираются воевать с СССР за Финляндию. В апреле 1940 года Рейх подчиняет Данию и Норвегию. Норвежцы оказались ребятами из более крепкого теста, чем датчане, и отказались поднимать руки. Им на помощь пришёл англо-французский десант. Немцы впервые получили по шапке, но не растерялись: 10 мая фон Бок, фон Рунштедт и фон Лееб под чутким руководством фон Браухича заглянули на огонёк в Бельгию и Голландию, которые были откровенно слабы по сравнению с Францией.
У бельгийцев под рукой Леопольда III находилось шестьсот тысяч человек, но только при трёх сотнях танков (и то лёгких). У Нидерландов – четыреста тысяч человек, но без танков от слова “совсем” – в строю были лишь танкетки и бронеавтомобили английского производства. Тут самое время сказать “упс”, что бельгийцы с голландцами и сказали, увидев, как немецкие тяжёлые и средние танки начали сминать пехотные части.
У Вермахта на начало кампании было 2488 танков:
PzKpfw I — 643 единицы
PzKpfw II — 880 единиц
PzKpfw III — 349 единиц
PzKpfw IV — 281 единиц
Pz.Kpfw.35(t) — 128 единиц
Pz.Kpfw.38(t) — 207 единиц
И это не считая САУ, командирских танков и танкеток. Веселые цифры, не так ли?
Итогом всего это стало то, что уже 4 июня Нидерланды и Бельгия оказались под оккупацией Рейха. «Панцеры» генерала Клейста прорвались через Арденны, и уже 16 мая Вермахт глубоко вклинился в территорию Франции. Превосходство в воздухе, плюс комбинированные атаки танковых подразделений и десантов буквально раскрошили французскую армию. Будущий лидер Сопротивления де Голль провёл достаточно удачную контратаку, заставив немцев на время вспомнить о том, что они на войне, а не на прогулке, но Люфтваффе просто забомбили французов в землю.
План Гамелена-Вегана, предложенный на совещании союзных войск, мог бы спасти положение, но Черчилль отказался перебрасывать английские истребители во Францию. Впрочем, британский экспедиционный корпус действовал смело: в бою южнее Арраса пехотный полк, усиленный двумя танковыми батальонами, растрепал немецкие части. Однако этот частный успех не мог изменить общего исхода битвы. В конце мая 1940 немцы ловко разрезали французов и бельгийцев, Британский экспедиционный корпус покинул континент через Дюнкерк, Северная Франция и Фландрия пали. Французское правительство оказалось парализованным. 14 июня Париж сдают без боя. Правительство бежит в Бордо, а 22 июня в Компьенском лесу, в том самом вагоне, в котором было подписано перемирие 1918 года, генерал Юнцигер подписывает акт о капитуляции французских сил. Согласно условиям капитуляции, 3/5 территории Франции были отданы под контроль Германии. Французские войска были разоружены, а содержать немецкие оккупационные войска должны были сами же французы. Италия получила территорию площадью в 832 км². Французский флот, насчитывающий 7 линкоров, 18 крейсеров, 48 эсминцев, 71 подводную лодку и другие суда, должен был быть разоружён под контролем Германии и Италии.
10 июля в курортном городке Виши, известным своими термальными источниками, собрались остатки парижских депутатов. Недолго думая, растерянные и испуганные слуги народа вручили герою Первой Мировой войны маршалу Анри Филлипу Петену диктаторские полномочия, призывав его “спасать Францию”. Петену ничего не оставалось, как идти на поклон к Гитлеру, который призвал французов к “сотрудничеству”. Страну разделили на две части: Северную и Южную, была введена демаркационная зона, французских рабочих начали вывозить в Германию в обмен на пленных солдат.
“Труд. Семья. Отечество”, — именно такую формулу взамен “Свобода. Равенство. Братство” предложил Петен, и его поддержали. Британцы, спасая своих бойцов, мало заботились о союзниках с континента, а операция “Катапульта”, в ходе которой английские силы бомбили и захватывали корабли ВМФ Франции, особой популярности Черчиллю и проанглийским симпатизантам не принесла. “Национальная революция” по-французски протекала очень бурно. В первых рядах “сотрудничающих” мы видим старых друзей: прежде всего, это Марсель Бюкар, который вернулся из Швейцарии, где был интернирован после разгрома французских сил. Дорио не воевал, но и не сбежал из Парижа, будучи самым “прогерманским” в рядах французских правых, он первым вступил в ряды “сотрудничающих”. Де ля Рок первым использовал термин “Сопротивление” в партийной газете ФСП, но затем согласился “сотрудничать”, особо оговорив своим сторонникам запрет на участие в вооружённых структурах режима Виши.
Марсель Деа тоже не пас задних, он восстановил своё Национально-Народное Объединение, слегка угасшее в последние довоенные годы, и первым пришёл к немцам с рядом интересных предложений…
Продолжение следует.
