В бурные индустриальные двадцатые Китай еще не был развитой страной, но уже превращался в современный рынок для иностранных инвестиций и товаров. Одновременно с этим в стране стал развиваться государственный капитализм, и местный бизнес вступил в рекламное противостояние с иностранным. В этой истории русские сыграли не только привычную роль торговцев, но также и законодателей дизайнерской моды.
Харбин начала двадцатых был очень европеизированным городом, благодаря огромной русской общине, и эти европейские, западные нравы и искусства коснулись китайцев, которые привыкли к русским вывескам, иллюстрациям на плакатах и афишах, наружной рекламе. Китайские женщины Харбина немного раньше получили свободу, стали интересоваться европейскими модами и сами попали под прицел бизнеса, став объектами рекламы, что для остального Китая было явлением пока необычным. Раз своей современной рекламной школы у китайцев не было, они ориентировались на ближайших соседей – русских. Русскую графику копировали, китайские фотографы и художники-оформители подражали нашим — даже подсмотрели у них стиль модерн для плакатов.
Этнические китайские мотивы тоже имели место в рекламе, но их использовали в основном как обозначение локальной принадлежности и на экспорт. Основу дизайна они составить не могли, потому что китайское искусство еще было традиционным и не выработало прикладных форм, как русское.
Импортные новинки стали престижными. А поскольку западные товары для китайцев выглядели так же, как русские — разница в алфавитах была несущественной — русский дизайн, который делала эмиграция, получил имиджевый буст. Быть похожим на него считалось крутым до самой японской оккупации тридцатых годов. Тогда новые хозяева ограничили неяпонский бизнес, в результате чего русской и китайской рекламы стало просто мало. Дальше случилась Вторая мировая, которая поставила крест на русской эмиграции и, как следствие, на распространении нашей мягкой графической силы.
