Времена изменяются, и вместе с ними изменяется значение понятия «государство» в привычном западном человеку контексте. За последнюю тысячу лет Европа прошла путь от феодальных образований до надгосударственных гигантов, объединяющих разные культуры и разные вероисповедания. Раздробленность сменялась интегрированными сообществами, основанными на подчинении сюзерену, чтобы затем последние уступали под напором религиозных войн и династических пертурбаций, оставляя после себя зачатки национальной государственности, оформившейся относительно недавно. И в каждой эпохе, начиная от времени Каролингов, продолжая временем Макиавелли, и ничем пока, к сожалению или к счастью, не заканчивая, существовало явление, называемое сепаратизмом. Партикуляристские, а иногда и непримиримо центробежные стремления существовали и существуют сейчас, наверное, в любом государстве со структурой посложнее, чем у Ватикана или Сан-Марино. Касательно прошлого наиболее ярким примером, прочно ассоциирующимся с приведённым понятием, является Священная Римская Империя германской нации, большую часть своей истории состоявшая из внушительного количества малых государств под управлением императора, избираемого де-факто независимыми курфюрстами. Войны внутри Империи случались довольно часто, разные причины вынуждали принцев воевать под час и против императора, иногда с привлечением внешней помощи. Модель Священной Римской Империи далека от идеала конфедерации, однако суть партикуляризма почти тысячелетняя история упомянутого государственного образования передаёт как нельзя лучше. Возвращаясь к нашему времени, нужно отметить, что сепаратистских движений сегодняшней Европы не перечислить с использованием пальцев, однако число действительно заслуживающих внимания достаточно невелико. То, чем мы займёмся ниже, к счастью, нельзя охарактеризовать внушительностью или вообще хоть какой-нибудь состоятельностью. Тем не менее, в нашей стране, славящейся своими чудесами, может произойти почти всё, поэтому ситуация не гарантирует оставаться такой всегда.
На слово «Ингерманландия» разные люди реагируют по-разному. Если собеседник имеет познания в истории, то при упоминании Вами Ингерманландии он, скорее всего, вспомнит Ингерманландскую губернию, царя Петра, Петербург и прочее. Если же человек больше знает о дне сегодняшнем, то на ум ему имеет шанс прийти группа партикуляристов или сепаратистов, почему-то называющих этим словом Ленинградскую область. Действительно, существует идея отделения от Российской Федерации Ленинградской области (или, опционально, других территорий, впрочем, всегда включающих в себя Петербург) под упомянутым именем. Иногда также употребляется слово «Ингрия», как более короткий и немного более просторечный субститут.
Итак, почему такое название? Этимология слова восходит к финскому языку, наиболее распространённая версия значения – «прекрасная земля». Корень «ланд», очевидно, шведский, таким образом, это слово является адаптированной шведами калькой из местных финских наречий. Известная история этой земли начинается в эпоху феодальной раздробленности на Руси, когда приневские территории естественным образом попали в сферу интересов Новгорода. Проживали в той местности малочисленные народы финно-угорской и балтийской языковых групп, также было построено несколько русских крепостей. Шведы стали проникать в регион относительно рано, в тринадцатом веке, известен, например, Невский эпизод противостояния Новгорода и шведов, благодаря которому князь Александр Ярославич получил своё прозвище. В Смутное время территории отошли шведам до самой Северной войны, когда Ингерманландия перешла к Русскому государству. Пётр Первый, осуществивший возвращение стране выхода к Балтийскому морю, дал Ингерманландии статус губернии и заложил на её северной границе будущую имперскую столицу, что навсегда закрепило за Россией берега Невы. Существование Санкт-Петербурга, символа и столицы русской империи и наивысшего успеха русских в истории, делает смешным сам по себе факт существования Ингерманландского сепаратизма, как и факт идеализации русскими модели балтийской страны, в виде которой они и представляют себе независимую Ингерманландию.
К счастью, упомянутая идея сепаратизма имеет довольно мало сторонников, притом составляющих довольно специфический контингент. Несмотря на то, что может показаться, будто сепаратисты должны быть маргинальными полупартизанами, угрюмо читающими теоретика и практика городской герильи Карлоса Маригеллу в укреплённой подвальной качалке, эти люди приемлемо интегрированы в общество, имея сдвиг разве что мировоззренческий, да и то на почве юношеской мечтательности и романтичности, как мы увидим ниже. Представители молодого поколения охарактеризовали бы, и весьма точно, таких людей словом «фрики».
Условно нынешних питерских партикуляристов можно разбить на две основные группы по их идейной ориентации. Первые – это ролевики-коренизаторы. В их риторике довольно основательно затрагивается тема коренных народов области, они часто оперируют финским языком, реже другими местными наречиями. Что важно, сами они являются русскими этнически, русскими культурно и русскими во всех прочих врождённых смыслах этого слова. В ленинградской области действительно до сих пор проживают некоторые представители малых финно-угорских народов – финны, вепсы, водь, ижора, карелы. Суммарная их численность не даёт и процента численности населения области, они почти ассимилированы и утратили большую часть своей идентичности, несмотря на политику коренизации в Советском Союзе. Русские всегда с приязнью относились к миролюбивым народам, рядом с которыми живут, после прихода русских на земли вепсов и чуди конфликтов на этнической почве не было, выработалась бытовая комплиментарность и привычка к сожительству. Однако местные народности всегда были малочисленны и легко ассимилировались, влившись в более развитую культурно и более основательную общность. С точки зрения филологической и этнографической исчезновение народа вместе с его языком и традиционным укладом жизни всегда представляет собой трагедию, в то же время с точки зрения государственного и общественного строительства места для двух национальных идентичностей в нашей Родине маловато, поэтому потеря малых народов не кажется невосполнимой. В любом случае, было бы варварством навязывать силой русскую идентичность представителям коренных народов области, однако время вспять не повернёшь, и интеграцию менее развитого и многочисленного народа в большую европейскую русскую нацию вместе с культурной ассимиляцией остановиться не заставишь. Тем не менее, среди русских людей, за время власти советов потерявших чувство своей принадлежности к русской нации, находятся индивидуумы, которых влечёт опереточная идентичность певцов с кантеле и рыбаков-воинов из красочной и интересной «Калевалы», героического эпоса финно-угорских народов, собранного во времена империи из устных преданий карелов и финнов Элиасом Лённротом. Место, на котором у человека должно было располагаться чувство причастности к русской культуре, русской истории и русской нации, является святым, а потому не бывает пусто. Вследствие вполне успешного уничтожения советским режимом сильной русской самоидентификации на этом месте оказалось у впечатлительных романтиков-ролевиков то, что оказалось. Теперь это уже не русские люди из Северной столицы, теперь это вепсы, угнетаемые москалями.
Вторая группа – так называемые «регионалисты». Эти люди уже не апеллируют к нерусскому этническому происхождению, возможно, из-за понятной даже им нелепости такой апологетики, возможно, по другим неясным причинам. Некоторые из них называют себя русскими националистами, в таком случае они относятся к категории так называемых «уменьшителей». Риторика «регионалистов» строится на двух основных позициях – экономика и (условно) политика. Экономические основания, которые они подбирают для своих идей, в первую очередь строятся на промышленном и туристическом потенциале, которым обладает район Санкт-Петербурга, при этом отмечая минусы зависимости от центра и крупные издержки, связанные с отчислением денежных средств в Москву. Судя по всему, экономические рассуждения партикуляристов не выдержат никакой критики, при этом они не являются главной целью статьи, поэтому останавливаться на них нет смысла. Второй же пункт гораздо интереснее. Спектр утверждений, производимых на свет означенными «регионалистами», довольно широк, и включает в себя в том числе некоторые откровенно украинские пассажи про угнетение Москвой свободных народов, например, русских, живущих в русском городе Петербурге. Абсолютное единство достигнуто по поводу отношения к режиму Путина, при этом постпутинская эпоха заявляется как время существования независимой Ингерманландии. Среди более приземлённых, а следовательно, и более адекватных высказываний можно отыскать апелляции к неэффективности нынешнего устройства Российской Федерации, коррумпированности её во всех сферах, а также полное отсутствие политической свободы. Отсюда прямо вытекает и стремление ингерманландцев стать членом европейского сообщества, декларируемое единодушно. Мечта о маленькой европейской стране, являющейся частью западного мира здесь и сейчас – общее место обсуждаемых сепаратистов. При этом мысль о русском государстве, которое нужно развивать, с которым нужно работать, в которое нужно запихивать отваливающиеся окраины, каждый день видя при этом на улице пьянство, серость и посредственность, сталкиваясь с несовершенством общественной системы, политической несостоятельностью элит и прочими постсоветскими атрибутами, гораздо более скучна. В лице «регионалистов» мы видим романтиков, которыми движет мечта, красивая картинка. В этом случае, как, впрочем, и в первом, очевидна эфемерность и сказочность концепции.
Сама по себе мечта – это прекрасно. Нет оснований сомневаться в движущей силе человеческих идеалов, позволяющих добиться под час немыслимых результатов во всех областях жизни, нет причин также презирать романтиков, которые удовлетворяют человеческую потребность в прекрасном, без коей жизнь так и оставалась бы романами Достоевского, помноженными на окончательное исчезновение страны, в которой жил и творил этот писатель. Однако есть одна небольшая деталь – «регионалисты» и ролевики никоим образом не солидарны с русской идеей. Очевидным маркером может служить полное неприятие ими русской ирриденты и поддержка южных сепаратистов, но этот маркер становится абсолютно лишним, если вспомнить об их главной идее – отделении территорий от России. Да, Москва и Петербург – это два русских полюса, они различны по своей сути как города, различны периоды Московской и Петербургской России, но ради чего строился город на Неве? Ради чего после пожаров и набегов перестраивалась Москва, ради чего между ними ездил, наконец, Радищев, составляя свой труд? Русские – государственный народ, русские – имперский народ, им нужна страна, в которой они будут проводить свою волю посредством государственных механизмов, реализуя свои амбиции и удовлетворяя свои нужды. Каким бы не было сейчас это самое государство, как бы далеко оно не было от нашего идеала свободной и развитой страны, создавать вместо него сказочные страны – очень похоже на предательство. Про некоторые вещи говорят «производственный брак», про некоторых людей говорят «фрики». Появление некоторого количества «фриков» неизбежно в интеллектуальной среде, оно не является большой трагедией, но некоторым тревожным сигналом служить должно. Представляется важным напомнить, что существованием независимого государства в Западной России под управлением некоего диктатора, недавно начавшего дерусификацию в школах, мы обязаны казавшемуся в позапрошлом столетии безобидным партикуляризму, который создали и выращивали реваншисты-поляки.
В заключение хотелось бы обратить внимание на то, что пресловутые ингерманландские сепаратисты не являются нашими или чьими-бы-то-ни-было политическими противниками. Совпадение или несовпадение политических убеждений сторон не имеет значения, когда одна из них покушается на территориальную целостность страны. В этом свете становится ясна невозможность диалога с ними, так как любой диалог, по нашему глубокому убеждению, должен строиться после признания обеими сторонами целостности и неделимости России.
Алексей Осколков
