Традиционно «изобретение» абортов приписывается Азазелю, одному из двухсот падших ангелов, потомки которых погибли во время Великого потопа. Справедливости ради надо отметить, что сама легенда об Азазеле содержится в известном апокрифе — «Книге Еноха», каноничность которой, мягко говоря, подвергается сомнению. Но даже в этом источнике про аборты не говорится ни слова.
Во многих древних религиях, например, индуизме и зороастризме, содержался косвенный или прямой запрет на абортацию, которая всегда приравнивалась к убийству. Так же аборт оценивается и с буддистской точки зрения (однако, в современном буддизме, как и в некоторых иудейских течениях, аборт допускается в случае, если рождение ребенка угрожает жизни матери).
В античной Греции и Риме, известных своим сравнительным свободомыслием, подходы к абортам сильно разнились. Так, известный греческий философ IV в. до н. э. Аристотель однозначно высказывался в поддержку абортов: «Если у супругов против ожидания зарождаются дети, то плод должен быть вытравлен раньше, чем в нём появились ощущения и жизнь». Как мы видим, уже тогда Аристотель поставил важную проблему определения времени возникновения субъектности плода — «дыхания жизни», как он выражался. Разумеется, такой же точки зрения придерживался его учитель, Платон. А вот его современник и соотечественник Гиппократ, знаменитый врач, был категорически против абортаций. В тексте его клятвы, в которой особое внимание уделялось высокому моральному облику врачевателя, аборты категорически запрещаются: «Точно так же я не вручу никакой женщине абортивного пессария», — гласит знаменитая клятва (из всех современных ее аналогов слова про недопустимость абортов изъята).
Римский поэт Овидий Назон, томившийся по воле Октавиана Августа в ссылке на берегу Черного моря, в своем сборнике «Amores» писал: «Мать, что в утробе зародыша жизнь погасила, / Тогда же должна бы погибнуть мучительной смертью… Не умерщвляет и львица детёнышей малых, / Жаль их тигрице свирепой, живущей в ущельи. / Кроткие ж девушки делают это, но кара / Их настигает, и часто, плод погубив свой, / Гибнут и сами мучительной длительной смертью». Его воображаемая возлюбленная. Коринна, сделала аборт, что вызывало гнев лирического героя Овидия. Таким образом, эта тема широко обсуждалась в римском обществе. Интересно и то, что сам Овидий известен в первую очередь своей любовной лирикой и в общем довольно свободными для того времени взглядами на отношения между мужчиной и женщиной. И, тем не менее, он был категорически против абортов, признавая их, как мы видим из приведенного отрывка за детоубийство.
Проблема абортов в Древнем Риме была структурно близкой к современности: при наличии негативных взглядов в самом римском обществе, законодательство не запрещало абортации. Соран Эфесский, отец-основатель гинекологии (ему, собственно, принадлежит изобретения самого термина), описал многочисленные способы убийства ребенка в чреве матери: ношение тяжестей, прием сильных рвотных и слабительных средств. Римскими врачами были разработаны абортивные инструменты. Однако, в связи с высокой смертностью женщин во время операций, их использование было ограниченным. Вообще отношение к мертворожденным, детям, умершим в младенчестве, а также извлеченным из утробы матери во время аборта в цивилизованной Греции, родине великих философов, относились крайне утилитарно: археологические раскопки свидетельствуют о том, что тела таких детей просто выбрасывали в выгребные ямы вместе с остальным мусором.
Однако отметим, что даже в античности по отношению к абортам ставились принципиальные мировоззренческие вопросы: с какого момента плод начинает жить, считать ли аборт детоубийством, как относить к мертворожденным… Все это, как мы увидим, не утратило актуальности и сейчас.
В христианстве аборты приравнивались к убийствам, что повлияло на законодательство всех стран, где православие, католицизм и протестантизм стали государственными религиями. «Умышленно погубившая зачатый во утробе плод подлежит осуждению смертоубийства… Дающие врачевство для извержения зачатого в утробе суть убийцы, равно и приемлющие детоубийственные отравы», — сказано во 2-м и 8-м правилах Василия Великого, включенных в Книгу правил Православной Церкви и подтвержденных 91 правилом VI Вселенского Собора: «Жен, дающих врачевства, производящие недоношение плода во чреве, и приемлющих отравы, плод умерщвляющие, подвергаем епитимии человекоубийцы». Разумеется, церковные постановления стали источниками уголовного права для всех средневековых христианских стран.
Также корпус исламского права, шариат, сформировавшийся уже в XII в., категорически запрещает аборты. В современных странах, где ислам официально является государственной религией, аборты запрещены и допускаются только по медицинским показателям.
Характерно, что отношение к мертворожденным, а также к умершим во младенчестве детям меняется только с распространением христианства: именно тогда к младенцам начинают относиться как к носителям живой души, то есть как к равноправным людям, хоть и маленьким. В регионах, где христианская религия успела пустить корни, младенцев хоронили, как и остальных людей, на кладбищах.
В России Соборное Уложение 1649 года категорично высказывается против прерывания беременности: «А будет которая жена учнет жити блудно и скверно, и в блуде приживет с кем детей, и тех детей сама, или иной кто по ея велению погубит, а сыщется про то допряма, и таких беззаконных жен, и кто по ея велению детей ея погубит, казнити смертию безо всякия пощады». Наказание это в законодательство Российской империи было смягчено, что соответствовало общей тенденции смягчения уголовного права в России в XIX веке. В «Своде законов Российской империи» наказание за «изгнание плода» заключалось в лишении сословных привилегий и заключению в тюрьме сроком до пяти лет. По тем временам это было очень суровым наказанием. Врачи, совершившие аборт, могли быть приговорены к семи-восьми лет каторги.
Однако параллельно с этим «просвещенный век» с его отказом от традиционной морали, нигилизмом, секуляризацией ценности и откровенным антиклерикализмом поставил вопрос о смягчении отношения общества к совершению женщинами абортов. Знаменитый итальянский просветитель, юридический доктринер Чезаре Беккариа в своем «О преступлении и наказании» 1764 г. писал, что надо с пониманием относиться к женщинам совершившим аборт в связи с тяжелым материальным положением. Так было положено начало разрешению прерыванию беременности по «социальным показаниям».
Перемены в отношении к абортам связаны, в первую очередь, с женским вопросом, то есть эмансипацией. Вплоть до второй половины XIX в. женщины уступали в своих правах по отношению к мужчинам. Это было связано с тем, что доля женщин, участвовавших в гражданской и общественной жизни, во всем мире в целом и в Российской империи в частности, была ничтожной. Вплоть до реформ Александра II единственной казенной должностью, на которой женщины работали наравне с мужчинами в России, была… должность тюремного надзирателя (в женских отделениях). С 1871 года женщины получили возможность замещать некоторые должности, в первую очередь там, где не хватало рук: сначала — телеграфисток, а затем — медицинских работников. Характерно, что женское медицинское образование особенно лоббировали земства, бывшие настоящей кузницей либерализма в Российской империи. Именно среди женщин-врачей и появились ярые сторонницы легализации абортов.
Аргументы, высказанные в медицинском сообществе на рубеже XIX — XX вв., поражают их схожестью с современными. Так, на 12-м Пироговском съезде, проходившем в 1913 г., одна из врачей, К. Бронникова, сказала следующее: «…женщина может и будет распоряжаться своей жизнью так, как она захочет». В то время как противники абортов считали, что они должны быть запрещены в виду того, что плод — это живой человек и аборт — это убийство, что прерывание беременности противоречит интересам нации в целом. Обратим внимание, что именно тогда происходит важный идеологический переход: аборт стал рассматриваться как право женщины распоряжаться своим телом. Таким образом, сторонники абортов стали окончательно рассматривать ребенка, находящегося во чреве матери как некое «новообразование», частью женской детородной системы. Учитывая уровень развития контрацепции в то время и отсутствие других, кроме прерывания беременности, представлений о контроле за демографической ситуацией, аборт стремительно занимал свое место в качестве составляющей медицинской практики. Это и было подтверждено резолюцией того же 12-го Пироговского съезда, призвавшего к декриминализации абортов.
Чаяния свободолюбивых «эмансипе» были осуществлены большевиками. РСФСР стала первой страной мира, в которой аборты были легализованы. В 1920 году наркомат Здравоохранения и Наркомат Юстиции опубликовали постановление, текст которого приведен ниже.
«Путем укрепления социалистического строя и агитации против абортов среди масс трудящегося женского населения, [рабоче-крестьянское правительство] борется с этим злом и, широко осуществляя принципы охраны материнства и младенчества, предвидит постепенное исчезновение этого явления. Но пока моральные пережитки прошлого и тяжелые экономические условия настоящего еще вынуждают часть женщин решаться на эту операцию, Народный комиссариат здравоохранения и Народный комиссариат юстиции, охраняя здоровье женщины и интересы расы от невежественных и корыстных хищников и считая метод репрессий в этой области абсолютно не достигающим цели, постановляет: 1. Допускается бесплатное производство операций по искусственному прерыванию беременности в обстановке советских больниц, где обеспечивается ее максимальная безвредность. 2. Абсолютно запрещается производство этой операции кому бы то ни было, кроме врача. 3. Виновные в производстве этой операции акушерка или бабка лишаются права практики и предаются Народному суду. 4. Врач, произведший операцию плодоизгнания в порядке частной практики с корыстной целью, также предается суду».
Итак, суммируем текст этого постановления и обратимся к историческому «бекграунду».
В начале 20-х гг. страна лежала, без всякого преувеличения, в руинах. Города находились на грани голода, коммунальное хозяйство не работало. Промышленность была отброшена на двести лет назад (так, выработка металла в 1920 г. оказалась на уровне времен Петра I). Тяжелым оставалось положение и в деревне: в 1921 году в Поволжье, на Украине и Южном Урале разразился страшный голод, унесший жизни до пяти миллионов человек. На огромных территориях бушевали испанка, сыпной тиф и холера. Уровень жизни после в России после революции был самым низким за весь ХХ в. Все это стало последствием тяжелейшей Гражданской войны.
Вполне ожидаемо, что все это толкало женщин, лишенных возможности прокормить будущего ребенка, на преступление. Услуги врачей, которые, разумеется, промышляли абортированием, стоили дорого и не каждая могла себе их позволить, поэтому они обращались к различным «бабкам» и совершали эту операцию в совершенно негигиеничных условиях, что еще более увеличивало смертность. Не сумев справиться с этим явлением «политикой репрессий», советское правительство решило передать его в руки врачей. По другому это постановление, на мой взгляд, прочитать невозможно. Лично мне это напоминает указ Николая I, легализовавший проституцию только потому, что ее невозможно было пресечь полицейскими мерами.
Впрочем, большевики уже практически сразу ограничили абортации: в 1924 году для этого уже требовалась справка о тяжелом материальном положении, а еще два года спустя аборты были запрещены для женщин, забеременевших впервые.
Любопытно, что отношение большевиков к абортам, строго говоря, было двояким с самого начала. На решения Пироговского съезда 1913 года отреагировал сам В. И. Ленин. В своей статье «Рабочий класс и неомальтузианство» он осудил аборты, посчитав их частью культуры, свойственной для «мещанской парочки, заскорузлой и себялюбивой», однако строго осудил законы империи, наказывавшие за аборты, совершенные по «социальным причинам». Именно поэтому большевики подхватили лозунги эмансипированных женщин, отстаивавших их «право» на прерывание беременности в связи с тяжелым материальным положением.
В 1936 г. аборты были запрещены постановлением ЦИК и СНК об «охране детства и материнства». Давайте приведем его текст:
«В то время как все буржуазные страны мира не знают, куда девать своих людей, где найти им работу, чем их накормить, нам людей не хватает. Нам так много надо сделать! …Нам нужны все новые и новые борцы — строители этой жизни. Нам нужны люди. Аборт, уничтожение зарождающейся жизни, недопустим в нашем государстве строящегося социализма. Аборт — это злое наследие того порядка, когда человек жил узко-личными интересами, а не жизнью коллектива…».
Вопрос о сохранении жизни плода стал проблемой идеологии. Разумеется, это объяснялось во многом тем, что в 1930-е гг. СССР столкнулся с колоссальными демографическими потерями, связанными с коллективизацией и массовым голодом 32-33 гг., однако заметим, что даже в то время признавалось, что абортирование — это прерывание жизни человека. Конечно, поначалу это привело к сокращению абортов и росту рождаемости. Однако впоследствии наблюдается рост количества абортов — с 568 тыс. в 1937 г. до 807 тыс. в 1940-м. Доля женской смертности составила от 51% в 1940-м до 70% в начале 50-х гг. В этом отношении стоит вспомнить известный фильм «Вор», рассказывавший о жизни ребенка в конце 40-х гг., у которого мать скончалась в результате подпольного аборта. Разумеется, это во многом связано с тем, что в конце 30-х годов аборт давно стал частью повседневности и женщины в обществе, порвавшем с традиционными ценностями не воспринимали прерывание беременности как детоубийство. Все это привело правительство к мысли, к которой пришли большевики, которые разрешили абортации в 1920 г.
Аборты в 50-е — 70-е гг. воспринимались как вполне обычное явление. В 1964 г. было зафиксировано рекордное количество прерывания беременности — 5,1 млн случаев. В СССР аборты были поставлены на «поток». Однако их снижение наблюдалось вплоть до конца 80-х гг.
Не только прерывание беременности на ранних стадиях считалось нормальным. Зачастую дело касалось семи-восьмимесячных младенцев. В качестве примера приведем цитату одной женщины, работавшей в гинекологическом отделении в 80-е годы: «Здоровых и вполне живых, хотя и нежизнеспособных, младенцев вынуждали к преждевременным родам. Продукт родов, как правило, мог дышать и слабенько плакал. В нашей больнице их клали на подоконник, где они и умирали мучительной медленной смертью в течении нескольких часов. Эта картина до сих пор стоит у меня перед глазами».
Не стоит думать, что это — ужасная картина советского прошлого. Судя по всему, подобное и сейчас можно встретить в нашей стране и не только в провинции с низким уровнем жизни, но и в крупных городах, где живется сытнее.
Однако при все этом врачей, не воспринимающих ребенка в чреве матери человеком, обвинять, скажем так, не совсем исторично. Соавтор и ведущий документального фильма «Безмолвный крик» (отметим, что аргументы фильма в медицинском сообществе считаются спорными, но дело здесь не в фильме) Бернард Натансон вспоминал, что во время обучения на медицинском факультете преподаватели объясняли им, что «плод… является неким образованием матки…». Таким образом, даже в середине ХХ века в США в среде медицинского сообщества господствовало представление о принципиальном отличии плода и рожденного ребенка.
Если к концу существования СССР количество абортов планомерно снижалось, то в 90-е годы ситуация с абортами в Россия приблизилась к катастрофе. Даже учитывая низкий уровень рождаемости, к 1995 г. Россия по количеству абортов на душу населения в 15 раз (!) «опережала» Германию. Искусственно прерывались около 70% беременностей — на сто родов приходилось до 225 абортов. Нерожденные дети, таким образом, тоже стали частью той цены, которую Россия заплатила за свободу и окончательный разрыв с социализмом и тоталитарным прошлым. И именно эта цена стала тем важным фактором, из-за которого многие наши сограждане, если и не большинство, до сих пор сомневаются в правильности своего выбора.
Текст: Дмитрий Степанов
#РГО
