14 декабря 1825 года в Петербурге на Сенатской площади произошла попытка военного переворота, позже получившая название «восстания декабристов». Восставших возглавила группа молодых офицеров, которая вывела солдат гвардии на площадь, при этом вступивший с ними в переговоры генерал-губернатор города Милорадович был убит выстрелом из толпы, и в этом уже потом признался Каховский, один из главарей восставших. К вечеру Николаю стало ясно, что переговоры с ними результата не дают, и по бунтовщикам дали сначала залп холостыми, а когда увидели, что это ни к чему не приводит, стали лупить картечью по толпе, разогнав её и убив при этом до тысячи человек, как участников мятежа, так и зевак. Пятеро его зачинщиков: Пестель, Каховский, Бестужев-Рюмин, Муравьев-Апостол и Рылеев, были повешены летом 1826 года на Кронверкском валу и закопаны после этого рядом со Смоленским кладбищем, десятки же их соучастников отправились в сибирскую ссылку.
Многие русские «прогрессивные» писатели и поэты воспевали декабристов, в советское время коммунисты их считали первыми деятелями русского революционного движения, «либералы» же относят их к первым русским демократам, желавшим дать России конституцию и свободы разные, да и некоторые товарищи из числа русских националистов тоже каким-то образом умудряются их записать в свои предшественники. Но в действительности там была всего лишь обычная борьба членов царской семьи за престол. В монархиях именно конфликт между государем и его наследником составляет основу политической жизни, вокруг которой почти всё и вертится, и об этом многие почему-то забывают или просто не понимают, потому как в школе были оболванены мифами о «революционном порыве трудящихся масс», «классовой борьбе» и тому подобными антинациональными выдумками.
У Александра I наследником считался его брат-погодок Константин, бывший польским наместником, женатый на полячке, имевший свой двор, армию, монету и прочие структуры явные тайные, при этом он был крайне завистлив и властолюбив. В ноябре 1825 года Александр в 47 лет и при хорошем до этого времени состоянии здоровья умер в Таганроге, куда приехал проводить на лечение свою больную жену. При жизни Александра Константин от престола не отказывался, как и после его смерти этого не сделал, и поэтому стал царём на законных основаниях, и Николай ему также присягнул как и прочие подданные. И даже уже монету с его профилем стали чеканить, редчайший ныне «константиновский рубль», но 12 декабря внезапно оказалось, что царём будет уже присягнувший своему старшему брату Николай. Скорее всего это произошло по причине слишком тесной связи Константина и польской аристократии, которая не была надёжной опорой трона и при этом оттеснила бы от него явно лояльных русских и немцев, да и сам Николай понимал, что при таком порядке наследования он дождётся своей очереди только годам к 60, а власти ему хотелось уже тогда очень сильно. И в этом его поддержали не только русские дворяне и немцы из числа высшего чиновничества, но и также мать-императрица со всей семьёй, так как Константин был женат морганатическим браком и его потомки прав не престол не имели, Николай же мог спокойно вырастить и воспитать молодого наследника. А 14 декабря на Сенатскую площадь вышла гвардия, у которой требований была масса, но главное из них почему-то упускают или приводят в виде лозунга, который повторяли выведенные на убой солдаты: «Да здравствует Константин и жена его Конституция!», делая из этого вывод, что они якобы не понимали, ради чего выступили. Других весомых причин у такого путча не было, и, в общем, быть не могло при просвещённом абсолютизме, а когда Николая прогнуть не удалось, и переворот был подавлен, декабристам приписали массу политических прожектов, где они разводили турусы на колёсах насчёт демократии, отмены крепостного права и прочей подобной маниловщины.
Новый государь же это прекрасно понимал, и приказал следователям «…не искать виновных, но каждому дать возможность оправдаться», и под «каждым» он явно понимал Константина, ведь других людей, способных на такие действия, в то время в России просто не было, да и сами декабристы явно дали показания о своей тесной связи с польскими тайными обществами, которые, скорее всего, были её наместнику подконтрольны в том или ином виде. Поэтому Николай так долго колебался с казнью декабристов, а его жена была даже против этого и сказала, что на месте их жён тоже поехала бы в Сибирь. У самих же декабристов действительно существовали фантастические проекты по части политики, что было обычно для вольных каменщиков того времени, кем и являлась верхушка этого движения, но по содержанию они были явно не в гуманистическом духе лож сделаны.
Еще за несколько лет до восстания они обсуждали возможность и целесообразность полного уничтожения царской семьи, причём больше всего за это ратовал Пестель, который после прихода к власти собирался первым делом вырезать «партию Муравьёва» и стать единоличным диктатором всея Руси и даже прямо об этом писал в своей «Русской правде», где высказывал совершенно дивные мысли о переносе столицы в Нижний Новгород, который необходимо переименовать во Владимир, а Владимир при этом назвать Клязминым по имени протекающей через него реки. И такие неумные и жестокие мысли излагали дворяне, офицеры, царю присягавшие и другого строя, кроме чисто монархического, просто не видевшие. Когда же этих товарищей, на которых клейма негде было ставить, стали допрашивать, тот же Пестель стал следователям сапоги целовать и сдавал всех, в том числе оговаривая невиновных людей, да так, что перья ломались, не успевая это записывать, да и подельники его были не лучше. Но русское высшее сословие того времени этой их безумной подлости, жестокости и глупости как будто не видело, выгораживая тех, кого по мягкости своей Николай не вздёрнул, и топило, например, таких людей как Ивана Шервуда, предупредившего Николая о восстании. Хотя его сообщение запоздало, царь его наградил, и к фамилии прибавил слово «Верный», а в обществе его стали называть «Шервуд-Скверный», товарищи по военной службе прозвали его собачьей кличкой «Фиделька», и постепенно его оттёрли от государя, и Шервуд умер в бедности, в отличие от Трубецких и Волконских, даже в Сибири живших роскошно.
Очевидно, что эти люди или не различали честных и порядочных людей от трусов, предателей и подлецов, и это было бы как-то совсем странно для европейской аристократии, или же они нарочно эти понятия пытались перевернуть и вывернуть для каких-то личных целей. И вся неправда в освещении тех событий начала разрастаться и привела через какое-то время к тому, что в итоге в России к власти пришла сила, всех превзошедшая в степени своего вранья и её же и разрушившая, перевернувшая всё с ног на голову и уничтожившая внуков и правнуков тех, кто верного называл скверным, а скверного считавших добрым и человеколюбивым. Впрочем, в то время об этом никто и не мог думать, а Николай, несмотря на некоторое «закручивание гаек», государем был вполне просвещённым и культурным, всё своё правление он продолжал политику усмирения Кавказа, где генерала Ермолова, подозревавшегося в связях с декабристами, сменил генерал Паскевич, под командованием которого в 1826-29 годах русские войска выиграли войны с персами и турками. А Константин же оставался польским наместником, и в 1830 году на его территории началось восстание, в ходе которого он чудесным образом спасся, а все русские войска из Польши были выведены, в прочих же частях России вспыхнули холерные бунты, что было уже слишком неслучайным совпадением, и летом 1831 года Константин сам умер от холеры, а его польская жена вскоре «угасла от неутешного горя». В Польшу же в то время вошли войска генерала Паскевича, который поляков усмирил и стал польским наместником с 1832 по 1856 годы. Декабристов же тогда уже во многом подзабыли, да и те из них, кто не оказался не каторге, были рады, что так всё окончилось, и в общем лучше бы это действительно дальше и не вспоминали… Но, с другой стороны, лучше знать более-менее реальную картину событий, а не довольствоваться домыслами, слухами и легендами, которых вокруг декабристов много наросло.
Николай много сделал для смягчения нравов в русском обществе, именно за его правление мысль о необходимости отмены крепостного права стала всем довольно очевидной. Большое внимание он уделял также и русским литераторам, начиная с Пушкина, которого лично читал, вёл с ним переписку и после смерти сильно помог его семье, да и во многом благодаря государю его произведения стали изучаться в гимназиях и университетах. Также при нём в стране строились десятки новых заводов и фабрик, была проложена первая в России железная дорога, начали строиться пароходы. Позже его всякие «либералы» и «революционные демократы» называли Николаем Палкиным, упрекали в солдафонстве и жестокости, в стремлении сделать из страны сплошную казарму, чего у него, в общем-то, и быть не могло. Да и порядки в России того времени были куда мягче, чем, например, английские, красочно описанные Диккенсом в «Оливере Твисте» и подобной литературе, при этом вся та публика англичанами, как правило, восхищалась, даже если и знала об их реальной жизни. Но в те годы уже активно развивался капитализм, строились национальные государства нового времени, Николай же сохранял чисто аристократическое мировоззрение, из-за этого допустив в 1848-49 годах несколько серьёзных ошибок, которые в итоге вылились в Крымскую войну и поражение России.
В 1848-49 годах по Европе прокатилась волна революций, одной из них была венгерская, и подавлена она была с помощью русских войск под командованием генерала Паскевича, и эти же спасённые Николаем из принципа легитимизма австрияки через несколько лет фактически объявили ему войну. И это всё при том, что формально можно было им помочь, а реально при этом ослабить это дуалистическое государство с помощью недавно появившегося панславизм: объявив себя защитником словаков, сербов, галичан и прочих славян Австрии, Николай мог бы отторгнуть от неё некоторые территории или устроить внутри дунайской монархии гражданскую войну, потеснив как венгров, так и немцев. Да и англичане с французами после такого ещё бы долго думали, прежде чем лезть в Россию, к тому же панславизм был бы экспортной версией русского национализма, существовавшего тогда в виде славянофильства, естественно течения православного и монархического, и поддержка его внутри страны надёжно бы перекрыла путь любым Белинским, Чернышевским и их разрушительным идеям, причём эта пропаганда не потребовала бы больших денег в масштабах государства, славянофилов-то и так хватало без этой поддержки, а с деньгами и многие талантливые «западники», вроде того же Белинского, запросто могли перекраситься.
Но Николаю эти новые идеи были чужды, он предпочёл опираться на людей вроде графа Нессельроде, сына немца и еврейки, рождённого в Лиссабоне на английском корабле, который до конца жизни говорил по-русски с сильным акцентом, да и в его тайной полиции могли служить такие люди, как Иван Липранди — не только нерусского происхождения, но и участвовавшего в тех же декабристских кружках в молодости. Все они, конечно, были культурными, образованными, богатыми и знатными, но всё же слишком космополитичными для того времени. Иногда национальную политику времён николаевского правления иллюстрируют следующим историческим анекдотом:
—Маркиз, как вы думаете, много ли русских в этом зале?
—Все, кроме меня и иностранных послов, ваше величество!
—Вы ошибаетесь. Вот этот мой приближённый — поляк, вот немец. Вон стоят два генерала — они грузины. Этот придворный —татарин, вот финн, а там крещёный еврей.
—Тогда где же русские? — спросил Кюстин.
— А вот все вместе они и есть русские.
Понятно, что в реальности такое вряд ли происходило, но само отношение к так называемым «этническим русским» в то время эта сцена крайне хорошо показывает, и даже русских дворян в николаевскую эпоху государство часто считало менее благонадёжными, чем остзейских немцев, потому что первые были больше лояльны стране и народу, а вторые были лояльными именно государю лично. Да и в целом в госаппарате немцев было довольно много, а они, как известно, отличаются своей излишней аккуратностью, дисциплиной и в то же время негибким подходом к управлению, что могло провоцировать недопонимания и конфликты. И русские люди такое отношение со стороны государства явно чувствовали, в то же время понимая, что, в общем-то, заслуживают большего, поэтому, несмотря на все свои достоинства, Николай и получил такую репутацию, а под конец жизни верноподданические чувства к нему явно высказывали только люди наподобие голубого полуэстонца Вигеля, в своё время донёсшего на Чаадаева за его «Философское письмо». К тому же подобная политика сильно радикализовала русских молодых людей, особенно тех же «разночинцев», которые чувствовали, что их просто задвигают в сторону из-за мнимой «неблагонадёжности», и в том числе поэтому увлекались радикально-утопическими идеями философов вроде Фурье или Фейербаха, и становились уже по-настоящему не просто неблагонадёжными, но и опасно-заразными, и вылечить это было можно только с помощью здорового национального чувства, но поняли это к сожалению слишком поздно, уже после смерти Николая. Впрочем, многое он успел за 30 лет своего правления сделать для России и русских, а декабристы же просто истлели в сырой земле болотистого острова Голодай или сгнили на каторге вместе со своими идеями, чего в общем-то и заслуживали.
Текст: Михаил Дроздовец
