Русская императорская гвардия, служащая олицетворением красоты и блеска Российской империи, стяжавшая славу как и на поле брани, так и дворцовыми переворотами, до сих пор остаётся каким-то запредельным, почти сказочным миром. Картины изображающие бравых и блестящих офицеров, фотографии нарядных солдат и воспоминания белой эмиграции немало способствовали возвращению русской Гвардии в культурное и историческое сознание современных жителей России. В связи с этим, очень хочется поглядеть на повседневную сторону жизни гвардии. Как они служили, что из себя представляла эта элита элит вооружённых сил Империи, как были одеты, что ели, что их волновало и так далее. Гвардия – это маленький мир, корпорация и даже, если так можно выразиться, орден. Сами офицеры гвардии оставили после себя множество дневников и воспоминаний, по которым мы можем судить об их жизни, судьбе и познавать гвардейский мир. Как известно, в Советском Союзе любили плохо говорить о дореволюционной России, а гвардию вообще клеймили как «царскую свору», «опричников» и так далее. Но в годы гражданской войны часть офицеров, в том числе служивших в гвардии перешла к большевикам. Мотивы этого решения были разнообразны, но важно, что они в СССР оставили воспоминания, где, разумеется, писали о своей службе в гвардии. Мы возьмём две книги воспоминаний: известный труд бывшего кавалергарда, графа А. А. Игнатьева «50 лет в строю» и почти неизвестные воспоминания рядового лейб-гвардии Преображенского полка К. Б. Басина «Мятежный батальон». Офицер и солдат лейб-гвардии, причём двух самых привилегированных и элитарнейших полков – Кавалергардского и Преображенского. Написаны в СССР, что особенно важно – ведь ничего доброго о своём времени они написать не могли, хотя бы из-за цензуры. Посмотрим, что они писали о бытовой стороне жизни гвардии.
Игнатьев:
«Вступая в полк, каждый погружался в атмосферу преклонения перед историческим прошлым кавалергардов. У меня это преклонение усугублялось чувством привязанности к полку, почти как к родному дому. С самого раннего детства я видел на отце черный двубортный сюртук с серебряными пуговицами и белой подкладкой под длинными полами, а белая полковая фуражка с красным околышем казалась мне знаком благородства и воинской чести.» Стр.77.
Басин:
«Подчёркивая своё расположение к преображенцам, Николай II, назвался кумом фельдфебеля 1-й роты Соколова и стал крёстным отцом его новорожденного сына. Кто только и не служил в Преображенском полку – и Великие князья и просто князья и и принцы и герцоги и графы и всякие приближённые свиты его императорского величества. Наряду с офицерами из русской знати в части было немало аристократов и иноземного происхождения: принц Ольденбургский, герцог Лейхтенбергский, барон фон дер Остен Бризен и другие». Стр. 14.
Игнатьев:
«На этих церемониях, равно как на парадах, полк своим видом воскрешал в памяти давно отжившие времена эпохи Александра I и Николая I, выступая в белых мундирах-колетах, а в зимнее время — в шинелях, поверх которых надевались медные блестящие кирасы, при палашах в гремящих стальных ножнах и в медных касках, на которые навинчивались острые шишаки или, в особых случаях, посеребренные двуглавые орлы. Орлы эти у солдат назывались почему-то «голубками». Седла покрывались большими красными вальтрапами, обшитыми серебряным галуном. Первая шеренга — с пиками и флюгерами. Обыкновенной же походной формой были у нас черные однобортные вицмундиры и фуражки, а вооружение – общее для всей кавалерии: шашки и винтовки. Но этим, впрочем, дело не ограничивалось, так как для почетных караулов во дворце кавалергардам и конной гвардии была присвоена так называемая дворцовая парадная форма. Поверх мундира надевалась кираса из красного сукна, а на ноги — белые замшевые лосины, которые можно было натягивать только в мокром виде, и средневековые ботфорты. Наконец, для офицеров этих первых двух кавалерийских полков существовала еще так называемая бальная форма, надевавшаяся два-три раза в год на дворцовые балы. Если к этому прибавить николаевскую шинель с пелериной и бобровым воротником, то можно понять, как дорог был гардероб гвардейского кавалерийского офицера». Стр. 80.
Басин:
«Казарма нашего батальона размещалась, как я уже говорил, в четырехэтажном здании. В нём жил и командир полка В. С. Гадон и некоторые офицеры. Каждый этаж разделялся на две половины сквозным коридором с арками по обе стороны. За арками – койки с соломенными матрацами, такими же подушками и одеялами из грубого сукна. Вдоль стен большие пирамиды с винтовками и поменьше – для тесаков. «…» Форма преображенцев состояла из русских сапог, мундира, шаровар, гимнастёрки, шинели и фуражки безкозырки, в царские дни солдаты надевали круглые каркулевые шапки.» Стр.17.
Игнатьев:
«Нигде в России, быть может, дух патриархальности не был сильнее, чем в этих елизаветинских казармах на Захарьевской. Одним из проявлений этой патриархальности было своеобразно сложившееся отношение к солдатам, хотя «отцом-командиром» мог быть и неоперившийся корнет. Самые либеральные офицеры относились к солдатам, как «добрые» помещики к крестьянам, но даже и наиболее невежественные никогда Себе не позволяли рукоприкладства, чтобы не нарушить полковой традиции. На уклад полковой жизни оказывало влияние то обстоятельство, что у некоторых старинных русских родов, как у Шереметевых, Гагариных, Мусин-Пушкиных, Араповых, Пашковых и др., была традиция служить из поколения в поколение в этом полку. В день столетнего полкового юбилея была по этому поводу сфотографирована группа, в первом ряду которой сидели отцы, бывшие командиры и офицеры полка, а во втором ряду стояли по одному и по два их сыновья. Полковые традиции предусматривали известное равенство в отношениях между офицерами независимо от их титула. Надев форму полка, всякий становился полноправным его членом, точь-в-точь как в каком-нибудь аристократическом клубе». Стр. 78.
Басин:
«Жалование мы, рядовые получали сначала полтинник в месяц. 6 декабря 1905 года, день именин Николая II, денежное содержание увеличили вдвое, и назначили «чайно-сахарное довольствие» (до этого чай и сахар солдатам покупали за свой кошт офицеры)». Стр. 18.
Игнатьев:
«Выходя в полк, мы все прекрасно знали, что жалованья никогда не увидим: оно пойдет целиком на букеты императрице и полковым дамам, на венки бывшим кавалергардами офицерам, на подарки и жетоны уходящим из полка, на сверхсрочных трубачей, на постройку церкви, на юбилей полка и связанное с ним роскошное издание полковой истории и т. п. Жалованья не будет хватать даже на оплату прощальных обедов, приемы других полков, где французское шампанское будет не только выпито, но и разойдется по карманам буфетчиков и полковых поставщиков. На оплату счетов по офицерской артели требовалось не менее ста рублей в месяц, а в лагерное время, когда попойки являлись неотъемлемой частью всякого смотра, и этих денег хватать не могло. Для всего остального денег из жалованья уже не оставалось. А расходы были велики. Например, кресло в первом ряду театра стоило чуть ли не десять рублей. Сидеть дальше 7-го ряда офицерам нашего полка запрещалось». Стр. 111.
Басин:
«В полдень шли в столовую есть щи и кашу. Потом на час казарма замирала – отдыхали. После «мёртвого часа опять шли на строевую подготовку. Затем упражнялись в словесности. Это было самое нудное: в наши головы вколачивалась история полка начиная с петровских времен». Стр. 20.
Басин:
«Канцелярия размещалась тут же в казарме за аркой. Два стола, книжный шкаф и несколько стульев – вот и вся обстановка. В мои обязанности входило вести всю переписку, составлять заявки и отчётные ведомости, связанные с обеспечением подразделения провиантом, вещевым и денежным довольствием, выдавать по распоряжению офицеров увольнительные и отпускные удостоверения, писать под диктовку рапорты и доклады. Писарь пользовался некоторыми привилегиями. Он мог не вставать утром вместе со всеми после сигнала побудки, с ведома фельдфебеля отлучаться из казармы. Но в летних лагерях был обязан ходить на строевые занятия, стрельбы и участвовать в манёврах. В моём ведении находилась небольшая ротная библиотека, состоявшая из книг и брошюр патриотического содержания. Имелись в ней также и некоторые произведения классиков русской литературы». Стр. 23.
Игнатьев:
«Войдя в помещение полка, я прежде всего увидел своих вскочивших с кроватей кавалергардов. Перед ними стояли чашки с нетронутым обедом. Попробовав из первой попавшейся чашки, я убедился, что суп — это безвкусная жиденькая бурда, а каша нестерпимо пропахла дымом. Люди молчали. Рядом, за колоннами арки, так же молча вытянувшись, стояли великаны-брюнеты, все как один с бородками, — конногвардейцы. Дальше были гатчинские кирасиры — брюнеты с тонкими усиками, рядом с ними — грубоватые и светлые блондины, царскосельские кирасиры. И у гвардейских казаков, чубатых бородачей, до еды никто не дотронулся. Старшина их первой сотни, украшенный «георгием» и медалями еще за турецкую войну, с достоинством мне заявил, что «пища казакам не пригожа». Та же примерно картина повторилась и во взводах второй гвардейской дивизии. У черномазых конногренадер, белобрысых драгун и варшавских гродненских гусар, в их малиновых чихчирах, а также и лейб-гусар и улан никто обеда есть не стал. Я обходил сводный полк, стоявший в угрюмом молчании, и невольно залюбовался этими людьми. Никогда русская гвардия не представлялась мне такой красивой, как при этом обходе. Самые физически сильные и красивые представители народов необъятной России были собраны здесь, в казармах Самогитского полка. Никакого начальства, разумеется, в полку в этот час уже не было, и выход из положения для меня был один: если казенного стайка не хватает, а люди голодны, то надо их кормить из собственного кармана. На счастье, в бумажнике оказался сторублевый билет, припасенный для дорогой московской жизни, и не больше как через полчаса люди моего взвода уже несли для всего полка мешки с колбасой и ветчиной». Стр. 108.
Басин:
«Преображенцы стояли на постах в различных государственных учреждениях, во дворцах великих князей и знатных сановников. Охраняли Государственный банк, Казначейство, департамент полиции, несли караул у Главнокомандующего, в Мраморном дворце, и во многих других местах. «…» Особенно усиленные наряды, под командованием офицеров высылались в Зимний дворец. Гвардейцы располагались на подходах к нему, внутри – на лестницах, коридорах, у покоев кабинетов. «За усердную службу» во дворце каждый раз выдавалось по 20 копеек». Стр. 25.
Игнатьев:
«Днем дежурный офицер выполнял все свои обычные служебные обязанности, а перед обедом присутствовал при распределении мяса по эскадронам. Он должен был отвечать за его вес и свежесть. В девять часов вечера он шел на перекличку в один из эскадронов, где пелись хором молитвы и читался приказ по полку на следующий день. Ночью дежурный офицер был обязан обойти, хотя бы един раз, все помещения полка, записать в рапортичке температуру в жилых помещениях, проверить бдительность всех дежурных, дневальных и порядок в восемнадцати конюшнях. Помещения были раскинуты между тремя улицами, и добросовестный обход требовал не менее двух часов». Стр. 83.
Басин:
«С первых дней лагерной жизни начались усиленные занятия. Строевая подготовка сменялась огневой, огневая – тактическими учениями. Всюду мы ходили обязательно с ранцами. Утром мы поднимались в шесть часов, умывались, пили чай с хлебом и в восемь отправлялись в поле. Возвращались оттуда к двенадцати. Обедали, час отдыхали и снова шли постигать солдатскую науку.С пяти часов вечера занимались разными хозяйственными работами. С девяти до десяти – свободный час. Завершался день вечерней проверкой и молитвой». Стр. 26.
Басин:
«В конце лагерного периода в 1905 году, устроили соревнования по стрельбе. Каждая рота выделила по десять самых лучших стрелков. Условия были такие: кто хоть раз промажет – из дальнейших состязаний выбывает. Попавшему всеми выстрелами в центр мишени вручался приз – золотые часы, у кого кучность была похуже – серебряными. Случилось так, что в этом году отличилось много солдат и часов всем не хватило. Поэтому часть метких стрелков была отменена приказом по полку. После этого был разыгран впервые учреждённый этим летоп переходящий приз генерала В. С. Гадона. За него боролись 16 рот. Победительницей оказалась наша. В торжественной обстановке нам вручили позолоченный бунчук». Стр. 27.
Игнатьев:
«Так называемый «главный лагерь» тянулся на семь километров вдоль пологого ската долины речонки Лиговки, начинавшейся у живописного Дудергофского озера. Главный лагерь, предназначавшийся для пехоты, состоял из рядов белых палаток, перед которыми была посыпанная песочком линейка. Обычно безлюдная, она оживала лишь в девять часов вечера, когда ее заполняли обитатели палаток. Дневальные, стоявшие под деревянными «грибами», на все голоса, как петухи, распевали приказ дежурного по лагерю: «Надеть шинели в рука- вы-ы!» Затем звучали сигнальные рожки, игравшие в темпе марша пехотную зорю и заглушавшие полный поэзии мотив кавалерийской зори. После нескольких минут тишины, посвященных перекличке, рев многих тысяч голосов оглушал все окрестности пением молитвы «Отче наш». За палатками зеленела сплошная полоса березовых рощ, в глубине которых вдоль шоссе вытянуты были ряды офицерских дач, окрашенных в цвета мундиров соответственных гвардейских полков. На другом берегу долины Лиговки вдоль Военного поля тянулся авангардный лагерь, предназначенный для армейской пехоты и военных училищ. Кавалерийские полки занимали по традиции всегда одни и те же деревни, разбросанные в районе десяти километров от Военного поля. Пехотные стрельбища тянулись во всю длину позади главного лагеря. Они были хорошо оборудованы на все дистанции. Здесь-то и проходила та часть обучения – стрельба из винтовок, – на которую было обращено особое внимание в русской армии после войны 1877 года; в этой войне, как и в Крымской, героизм русского солдата был сломлен превосходством ружейного огня его противник.» Стр.96.
Басин:
«В ротах действовал распорядок, по которому ежедневно, между пятью и девятью часами вечера, родственникам разрешалось заходить беспрепятственно в казарму и навещать служивых». Стр. 35.
Игнатьев:
«Я гордился своими новобранцами. Мне казалось, что, зная их всех поименно, проводя с ними на занятиях круглый день, с шести часов утра до пяти-шести часов вечера, покупая им на свой счет новые белые бескозырки вместо грязных казенных, жалуя, опять же на свой счет, шпоры лучшим ездокам, читая их письма из деревни, заботясь об их здоровье, отпуская бесконечные чарки водки для поощрения за хорошую езду, — я выполнял не только мои обязанности по службе, но и являлся для них отцом-командиром». Стр. 104.
Басин:
«Мансуров, (командир роты где служил Басин) с ведома командира полка стал давать в ротную библиотеку произведения А. С. Пушкина, Н. В. Гоголя, М. Ю. Лермонтова. Солдаты охотно брали эти книги в караулы и наряды». Стр. 46.
Игнатьев:
«Заключительным аккордом зимнего военного сезона в Петербурге являлся майский парад, не производившийся со времен Александра II и возобновленный с первого же года царствования Николая II. Позади ложи, вдоль канавки, строились во всю длину поля открытые трибуны для зрителей, доступные из-за высокой цены на места только людям с хорошим достатком, главным образом дамам, желавшим пощеголять весенними туалетами последней парижской моды. После объезда войск царь становился перед царской ложей, имея позади и несколько сбоку только трубача из собственного конвоя — в алом чекмене, на сером коне. Две алых полоски двух казачьих сотен конвоя открывали прохождение войск. Командовавший ими полковник барон Мейендорф, отпустивший красивую седеющую бороду и подражавший всем ухваткам природного казака, лихо, во всю прыть заезжал после прохождения и опускал перед царем свою кривую казачью шашку. За конвоем, печатая шаг, проходил батальон Павловского военного училища, потом сводный батальон, первой ротой которого шла пажеская рота, вызывавшая своими касками воспоминание о давно забытой эпохе. Затем наступал перерыв, — на середину поля выходил оркестр преображенцев, и начиналось прохождение гвардии, шедшей в ротных, так называемых александровских, колоннах, сохранившихся от наполеоновских времен. Красноватый оттенок мундиров Преображенского полка сменялся синеватым оттенком Семеновского, белыми кантами Измайловского и зелеными — егерей. Однообразие форм нарушал только Павловский полк, проходивший в конусообразных касках эпохи Фридриха Прусского и по традиции, заслуженной в боях, с ружьями наперевес. В артиллерии, следовавшей за пехотой, бросались в глаза образцовые запряжки из рослых откормленных коней, подобранных по мастям с чисто русским вкусом: первые батареи на рыжих конях, вторые — на гнедых, третьи — на вороных. После минутного перерыва на краю поля, со стороны Инженерного замка, появлялась блиставшая на солнце подвижная золотая конная масса. То подходила спокойным шагом наша первая гвардейская кирасирская дивизия. Она шла в строю развернутых эскадронов, на эскадронных дистанциях. Перед царской ложей выстраивался на серых конях хор трубачей кавалергардского полка, игравший полковой марш, и торжественно проходил шагом наш лейб- эскадрон в развернутом строю. После прохождения и ответа царю на приветствие надо было переходить в рысь, чтобы, перестроившись во взводную колонну и зайдя правым плечом, очистить место следующим эскадронам. Тут нельзя было терять ни минуты, так как позади уже слышался сигнал трубача, игравшего тот или другой аллюр. Серебристые линии кавалергардов на гнедых конях сменялись золотистыми линиями конной гвардии на могучих вороных, серебристыми линиями кирасир на караковых конях и вновь золотистыми линиями кирасир на рыжих. Вслед за ними появлялись красные линии донских чубатых лейб-казаков и голубые мундиры атаманцев, пролетавших обыкновенно наметом. Во главе второй дивизии проходили мрачные конно-гренадеры, в касках с гардами из черного конского волоса, а за ними на светлорыжих конях — легкие синеватые и красноватые линии улан. Над ними реяли цветные флюгера на длинных бамбуковых пиках, отобранных ими в турецкую кампанию. Красно-серебряное пятно гвардейских драгун на гнедых конях было предвестником самого эффектного момента парада — прохождения царскосельских гусар. По сигналу «галоп» на тебя летела линия красных доломанов; едва успевала, однако, эта линия пронестись, как превращалась в белую — от накинутых на плечи белых ментиков. Постепенно кавалерийские полки выстраивались в резервные колонны, занимая всю длину Марсова поля, противоположную Летнему саду. Перед этой конной массой выезжал на середину поля сам генерал-инспектор кавалерии, Николай Николаевич. Он высоко подымал шашку в воздух. Все на мгновение стихало. Мы, с поднятыми палашами, не спускали глаз с этой шашки. Команды не было; шашка опускалась, и по этому знаку земля начинала дрожать под копытами пятитысячной конной массы, мчавшейся к Летнему саду. Эта лавина останавливалась в десяти шагах от царя. Так оканчивался этот красивый спектакль». Стр. 90-92.
Публикация подготовленна по материалам:
Игнатьев А.А. «50 лет в строю» – М.:Государственное издательство художественной литературы, 1955г.
Басин К.Б. «Мятежный батальон» – М.:Военное издательство министерства обороны СССР, 1965г.
Текст: Александр Томилин
