Россия и война.
1 августа 1914 года, Российская Империя получила от Германской Империи объявление войны. Долгий путь международной дипломатии, войн, передела мира, привёл к той самой Большой войне, которую ждали все генеральные штабы Европы с 70х годов XIX века. Россия тоже готовилась к будущей войне против Германии и её союзницы Австро-Венгрии. Победы на фронтах чередовались с поражениями, и война, которую планировали окончить в Берлине к ноябрю 1914 года стала затягиваться. Война, превратилась в тотальную схватку на истощение. В глобальной войне требуется тотальная мобилизация. Россия проводила её с огромным трудом.
Нехватка снарядов, кадров, ресурсов и необходимость массового и ежедневного производства оружия, боеприпасов, техники, снаряжения и обеспечения воюющей армии стали главным вопросом жизни страны с осени 1914. Ошибка штабов воюющих стран, заключалась в надежде на исключительно быстрое завершение войны. Когда немцы проиграли решающее сражение во Франции на Марне 11 сентября, и вынуждены были спасать свою союзницу Австрию от её разгрома русскими, стало ясно, что война затянется надолго. Немцы решили наносить удар по России, чтобы потом добить Францию не имея угрозы тылу на Востоке. Этот план стал воплощаться в жизнь летом 1915 года. К этому времени, Россия потеряла в боях за Галицию, Карпаты и в обороне Польши почти все свои довоенные запасы снарядов и что более тяжко – кадровый состав армейских полков. Поэтому удары австро-германских войск в Галиции в апреле-мае 1915 года привели к потере новоприобретённого края, а новая оборона Польши пала в конце июля. С мая по август 1915 года длилось событие, вошедшее в историю как «Великое отступление». Оно, как и любое другое поражение, подняли вопрос в обществе – кто же виноват? Виноватых искали с 1914 года, после поражения в Восточной Пруссии, виноватых искали после неудачи зимой 1915 под Августовым, и тут новое поражение заставило звучать эти вопросы ещё громче, а озвучивали их с трибуны государственной Думы, превратившейся в центр оппозиции правящему режиму.
Власть и оппозиция.
Собственно, вся борьба оппозиции и власти свелась к тому, что оппозиция считала: раз власть неспособна довести страну до победы, то это должны сделать мы. Власть же, считала всякие перемены в жизни страны во время войны губительными. Но оппозиция уже не могла сидеть сложа руки, ибо они считали. Что при нынешнем положении – Победа в войне совершенно невозможна, а для победы нужны преобразования в стране.
Что же инкриминировали власти оппозиционеры? Попытка разобраться в причинах приведших армию к поражению летом 1915 года, вывели на коррупционеров в окружении военного министра, и затесавшихся среди них агентов германской разведки. Это дало повод громогласно обвинить власть в измене, министра в откровенном шпионаже и саботаже. Хотя занимавший в то время пост военного министра, генерал-адъютант, генерал от кавалерии В.А. Сухомлинов как раз являлся активным проводником преобразований в армии, благодаря которым войска вышли по поле боя в 1914 году подготовленными даже лучше, чем германская армия. Однако для оппозиции факт наличия корупционеров в военном ведомстве и вскрытых там германских шпионов стал поводом для атаки. Так как с подачи Верховного Главнокомандующего, генерал-адъютанта, генерала от кавалерии, Великого князя Николая Николаевича-младшего, Император Николай II берёт курс на попытку диалога с оппозицией, то он включил думских депутатов в состав комиссии, расследовавшей дело военного министра. Через них дело и получило самую широкую огласку. Так как к министру в довоенное время был вхож жандармский полковник Мясоедов, которого казнили по обвинению в измене (как выяснилось – ложному), то слухи об измене ползли по стране.
Власть не смогла найти общего языка с оппозицией, которая сама о компромиссе с властью и слышать не хотела – только полное согласие с требованиями Думы! Среди них было введение немедленного парламентаризма, «ответственное министерство», т.е. типичная для парламентских стран практика формирования кабинета из членов правящей партии. Император справедливо полагал, что страна не готова к такому, и вводить нечто подобное во время войны не считал нужным. Попытки вводить в состав кабинета министров лиц угодных Думе оканчивались неудачно, так как становились проводниками идей Думы, как военный министр Поливанов, Более того, ввиду провала попыток компромисса и резких нападок на власть, и неспособность Великого князя Николая Николаевича остановить отступление – Император решил стать Верховным Главнокомандующим сам. Тут же почти весь Совет министров подал в отставку в знак протеста против такого решения, что вошло в историю как «министерская забастовка». Смена кабинета министров привела к тому, что опальные «забастовщики» стали героями у оппозиции, а новые министры получили ярлыки «распутинских ставленников». Этот ярлык потом приклеивался почти к каждому новому министру, который приходил на свой пост с осени 1915 года.
Новые попытки договориться с оппозицией всё же были. Общественности разрешили быть причастными к вопросам обороны и снабжения армии боеприпасами. Земгору (Союзу Земств и Городов) выделялись кредиты, был создан Центральный Военно-Промышленный Комитет во главе с популярным думским деятелем, лидером партии октябристов А.И. Гучковым, и при нём – Рабочая группа, которая представляла интересы рабочих. На самом деле всё закончилось тем, что Земгор разворовал все деньги и не поставил в армию НИ ОДНОГО снаряда. Попытка договориться с Думой через назначение помощника Председателя Думы, А.Д, Протопопова министром внутренних дел окончилась тем, что Дума обвинила его и в измене, и в том, что он распутинский ставленник.
Откуда взялся этот некрасивый ярлык? Тут уже затрагивается вопрос о том, как вообще за годы этой войны Император и Династия потеряли всякий престиж в глазах своего же народа и почему это случилось. Казнь Мясоедова и суд над Сухомлиновым сыграли в этом свою роковую роль. Раз казнён шпион, а он был связан с министром, который был назначен по приказу и с ведома Императора, а министр оказался изменником – то неужели и сама Династия – изменники?!
Распутинщина.
Сразу все ухватились за немецкое происхождение царствующей Императрицы Александры Фёдоровны, которая была дочерью Великого герцога Гессен-Дармштадского Людвига IV. Любые воспоминания, дневники и газетные пасквили той эпохи 1914-1916 годов хоть раз да и упоминали об «императрице-шпионке», которая-де ввиду немецкого происхождения шпионит в пользу родной для неё Германии. Несмотря на то, что Аликс Гессен-Дармштадская воспитывалась при английском дворе и Германию и немцев в личных разговорах откровенно не жаловала, увы – этого широкая публика не знала. А о её германском родстве – знала. И опираясь на «самый достоверный источник» – слухи, делала выводы, то есть домысливала. А домыслы были самые невероятные. Один из них был слух о. якобы связи Императрицы с неким Григорием Распутиным.
Кто он на самом деле – так и осталось загадкой даже 100 лет спустя его смерти. Однако для его современников он стал жупелом, символом «старого режима», неким «злым гением», разрушителем монархии… Империю рушил не сам Распутин – а миф о Распутине. Григорий Распутин был обыкновенным русским крестьянином – набожен, хитёр, не дурак выпить, а то и перебрать хмельного. Если бы кутеж Распутина произошёл бы в пригородном кабаке, то он остался бы достоянием устных рассказов на день-два. Пьянки Григория происходили, увы, не в кабаке, а в столичных ресторанах. Вокруг мистически изъясняющегося набожного мужика собирались толпы экзальтированных поклонниц, которые создавали имидж «старца». Здесь есть хороший повод поговорить о том, что общество ждало такого Распутина – и оно его получило. Богоискательство, мистические салоны, спиритические сеансы, религиозно-философские общества, и ставшее почти культом интеллигентское поклонение мужику, как некоему «народу» – оно и создало в умах столицы и Империи образ Распутина. Главная беда была в том, что этот человек был вхож в императорские покои.
Неизлечимая болезнь единственного сына Николая II – Алексея, заключалась в том, что при ушибе или царапине у него не останавливалась кровь. Любой порез грозил убить мальчика. Распутин обнаружил в себе необъяснимый науке дар останавливать кровь у больного Цесаревича. Императрица, женщина экзальтированная и набожная, увидела в нём гаранта спасения жизни её горячо любимого сына. Кто осудит не спавшую ночей над кроватью больного сына мать? Увы, общество, видя человека, боготворимого Императрицей часто пьяного и в компании чокунтых дамочек, делало свои выводы, то есть – домыслы. Отсюда пошли слухи о разврате в царском дворце и о том, что через альков Распутин смещает и назначает министров. Слух был не нов, его использовали в предвыборной кампании 1912 года, но о нём быстро забыли. А после осени 1915 года он пришёлся как нельзя кстати. Поэтому в головах жителей страны возникло странное слово «распутинщина», которое и погубило страну, так как защищать режим, ассоциировавшийся с властью пьяного мужика, всесилием шпионов и изменников – не стал никто.
Первый выстрел революции.
Убийство сибирского странника стало первым выстрелом революции, который привёл к активизации общественной истерии и нагнетанию обстановки, взорвавшейся в феврале.
Собственно, обычный заговор, в котором приняли участие князь Ф.Ф. Юсупов, великий князь Дмитрий Павлович, черносотенец В.М. Пуришкевич, а также поручик Лейб-гвардии Преображенского полка Сухотин и военный врач С.Лазорвет, был выполнен блестящее. Распутина заманили во дворец князя Юсупова на Фонтанке, под предлогом знакомства с его женой – Ириной, и оставив в небольшой комнатке, отделанной специально для этого, угостили отравленными пирожными, начинёнными цианистым калием. Организм Распутина почему-то выдержал смертельную дозу яда, что вынудило князя стрелять в него – и это не помогло, смертельно раненый Распутин смог вырваться на улицу, где был застрелен Пуришкевичем. Труп был выброшен в Неву, но вскоре пропажа Распутина, а потом и всплывший труп были обнаружены, что привело к «репрессиям» против заговорщиков. В отличие от императорской семьи, общество восприняло весть о смерти ненавистного Распутина с восторгом.
Однако, грязь продолжала лететь в сторону августейшей семьи и после гибели Распутина. Слово Спиридовичу: «Обычные прогулки Государь совершал с кем-нибудь из дочерей. 5 и 12 февраля Царская семья была вгостях у А. А. Вырубовой. Были приглашенные, знакомые, играл румынский оркестр Гулеско, смешил рассказами артист Лерский. Слухи об этих вечерах проникли в Петроград и была пущена легенда об “оргиях”.Чего только не выдумывали в петроградских гостиных, чтобы бросить грязью в Царский дворец.»[1] Убийство одиозной фигуры не решило вопросы, даже наоборот – истерия общества нарастала. Как вспоминал генерал-лейтенант Верховский: «Недавнее убийство Распутина, явно говорило, что надвигаются серьёзные события.»[2]
Но более важным событием, стала ноябрьская речь лидера партии конституционных демократов (в просторечии – кадетов) П.Н. Милюкова, где тот приводил большие цифры русских пленных и потерь в войне (ссылаясь на немецкие газеты) и каждый свой выпад сопровождал вопросом – «Что это, глупость или измена?!» Овации и восторги общества человеку, который оформил все бродившие в головах настроения в одну фразу не знали предела. Оппозиция фактически с думской трибуны уже открыто бросила власти в лицо обвинение в измене, что зрело почти год с лишним.
Первые дни 1917 года.
Ещё 20 февраля, А.И. Гучков выступал в Государственной Думе с речью, в которой он обращал внимание на расстройство транспорта, которое угрожало снабжению столицы. Это действовало на нервы хлебным очередям, прозванными «хвостами», среди которых стали циркулировать самые панические слухи, что хлеба может и не быть совсем. Обыватели, взбудораженные такими «правдивыми» известиями, бросились массово скупать хлеб и муку, что действительно опустошило запасы пекарен и булочных в городе, которые из-за этого уже не могли что-то дать растущим очередям. Эти очереди порождали стихийные группки, которые громко требовали хлеба.[3] Положение могло принять угрожающие обороты – 13 февраля (1 марта), градоначальник Балк сообщал, что подвоз муки стал ниже в 12 раз, и это порождало в «хвостах» панические слухи, что правительство прекратило продажу хлеба.[4]
Очень метко политические настроения охарактеризованы в дневнике кадетского деятеля Романа Ледницкого: «В январе в доме Н.Д. Соколова проходило заседание Российского коло друзей польской независимости. На том заседании я встретил Керенского. Мы вместе возвращались домой, и по дороге до «Англетера» на Исаакиевской площади, где я жил тогда, Керенский подтвердил мое предположение, что, хотя ситуация очень напряженная и массы сильно взбудоражены, о революционном выступлении никто и не помышляет, и никто не держит в руках бикфордов шнур, чтобы зажечь «всероссийский пороховой погреб.(выделено мной – Т.А.)»[5] И ещё один момент оттуда же: «Он [Керенский] много говорил о забастовках, о поражениях, о пропаганде, об упадке престижа власти. Я слушал и думал, что все это верно, только вот революция из всего этого никак не следует. Мы расходились в убеждении, что все спокойно.»[6] Конечно, дневник кадета и польского националиста, не может вызывать в глазах пристрастного читателя доверия, но тем не менее – наличие бурлящей обстановки, но которая никак не может сама по себе породить революцию – довольно показательна. Зинаида Гиппиус писала в своём дневнике: «А вообщем – опять штиль. Даже слухи после четырнадцатого как-то внезапно и странно стихли… Театры полны. На лекциях биток. «…» Но констатирую полный внешний штиль всей недели. Очень притайно. [так в тексте – Т.А. ] Дышит ли тайной?»[7]
Однако, вскоре начались события, которые стали спусковым крючком для последующей истории. Как вспоминал А.И. Спиридович, что начальник Петроградского охранного отделения, генерал-майор К.И. Глобачёв на докладе Хабалову 19 января: «Настойчиво указывал на растущее недовольство от дороговизны жизненных продуктов, на успех левых газет и журналов, на симпатии широких масс к Гос. Думе, о готовящемся терроре, о разговорах о существовании офицерской организации, которая решила убить ряд лиц, мешающих обновлению страны “Население, – писал Глобачев, – открыто, на улицах, в трамваях, в театрах, магазинах критикует в недопустимом по резкости тоне все правительственные мероприятия”. “В семьях лиц, мало-мальски затронутых политикой, раздаются речи опасного характера, затрагивающие даже Священную особу Государя Императора”. Доклад указывал на противоправительственную работу Пуришкевича, Гучкова, Коновалова, князя Львова. Указывалось на “жажду общества найти выход из создавшегося политически ненормального положения, которое с каждым днем становится всё ненормальнее и напряженнее”. Ген. Глобачев докладывал, что часть либеральной оппозиции ищет поддержки в рабочих. Раскачать рабочие массы на поддержку Г. Думы должна была Рабочая группа при Военно-Промышленном Комитете. Ей покровительствовали Гучков и Коновалов. Они наивно верили, что сумеют использовать рабочий класс и при их помощи овладеть властью.»[8]
Оппозиция начинает и проигрывает.
По мнению историка О.Р. Айрапетова, катализатором очередного витка антивластных выступлений в оппозиции, послужил именно арест Рабочей группы ЦВПК.[9] Её формальный лидер и организатор А.И. Гучков сумел избежать ареста, но арест заставил его действовать. О роли Гучкова в февральской революции будет написано ещё не раз, и, пожалуй, стоит признать, что в годы войны именно он был вдохновителем парламентской борьбы, и старался воплотить в жизнь идею дворцового переворота. Попытки найти сочувствующих и готовых пойти на переворот, а если надо – на цареубийство, среди офицеров Гвардии полностью провалились. Вокруг него образовался небольшой кружок придворных, куда вошли: член Государственной думы Некрасов, камер-юнкер князь Д.Л. Вяземский, состоявший начальником 17-го передового отряда Красного Креста, камер-юнкер М.И. Терещенко, служивший в распоряжении директора Императорских театров, киевский миллионер, по совместительству Главноуполномоченный Красного Креста, участник Военно-Промышленного Комитета, и боевой командир, генерал-майор Крымов. Кружок ограничился только пустой болтовнёй о перспективах цареубийства в киевской гостинице Континенталь.[10] Самым активным «заговорщиком» оказался Крымов, который не раз проявлял готовность участвовать в перевороте.
Помимо этого, Гучков, как опытный бизнесмен, создал ещё один рычаг для действий – Рабочую группу при Центральном Военно-промышленном комитете. Её возглавил рабочий-меньшевик К.А. Гвоздев, но рабочие-социалисты, вошедшие туда твёрдо заявили, что эта группа предназначена для отстаивания рабочих взглядов на оборону страны и охраны интересов труда.[11] Так оно и было – она, по словам Глобачёва, превратилась в Совет рабочих депутатов в малой форме.[12] Она имела своё помещение, вела своё делопроизводство, заседания, имела связи с рабочими заводов и занималась исключительно политической работой.[13]
Весь январь 1917 года, Рабочая группа занималась политикой, провоцируя Хабалова. Получив сведения, что на заседаниях группы присутствуют посторонние, генерал Хабалов в официальном письме попросил Гучкова, чтобы тот уведомлял власти о времени и месте заседания Рабочей группы, чтобы там мог присутствовать представитель власти, сославшись на закон от 1 сентября 1916 года о контроле за общественными мероприятиями. Ответ Гучкова был хамским – он писал, что лично отрицательно относится к закону 1 сентября 1916 года, а так как по нему обязанности об уведомлении властей ничего не сказано, то и Рабочая группа уведомлять власти о своих заседаниях не будет. 11 января, Гвоздев на заседании группы заявил, что в условиях, создаваемых властями, работать невозможно. 17 января в здание группы пришёл пристав Литейной части с 2 чиновниками и с обыском – и никого не найдя, удалился. 19 января Хабалов ещё раз попросил Гучкова соблюдать закон, в новом письме. 20 января был новый визит пристава, но присутствовавшие Терещенко и Гвоздев мигом закрыли заседание, во избежание расспросов.[14] 24 января, ЦВПК издал листовку, в которой говорилось, что ждать больше нельзя, необходимо идти к Думе и там заявить о своих правах, и создать, внимание, Временное правительство, которое сможет: «Вывести страну из тупика и гибельной разрухи, укрепить в ней политическую свободу и привести к миру на приемлемых, как для российского пролетариата, так и для пролетариата других стран, условиях.»[15]
Эта листовка, призывавшая к открытому выступлению против властей, стала поводом для обстоятельнейшего доклада генерала Глобачёва министру Протопопову. В докладе был собран компромат на деятельность Гучкова и его Рабочей группы ЦВПК, и Глобачёв просил разрешения министра на арест членов Рабочей группы и самого Гучкова. Протопопов решился только на арест Рабочей группы, так как травля министра Думой и «общественностью», могла привести к его отставке в случае ареста Гучкова. Итак, в ночь с 26 на 27 января 1917 года, были проведены обыски на квартирах у членов Рабочей группы и Гвоздева – результаты были более чем блестящие, найденные улики позволили полиции арестовать 11 членов группы, Гвоздева и 4х членов пропагандистской группы и отправить их в тюремные камеры Петропавловской крепости.[16] Попытка Гучкова 29 января поднять на защиту арестованных Думу провалилась, как и план дворцового переворота. Читатель будет смеяться, прочтя следующий, последовавший за этим эпизод: «Спасая Гос. Думу от вмешательства толпы, лидер Прогрессивного блока, Милюков обратился к прессе с открытым письмом, убеждая рабочих не поддаваться агитации и оставить мысль о демонстрации у Думы в день ее открытия. Этим актом разбивался слух, что Дума ищет поддержки рабочих и хочет использовать их 14 февраля.»[17] Сам же Милюков в своих воспоминаниях всё приписал очередной полицейской провокации, хитрым козням Протопопова: «Мое имя было названо в качестве подстрекателя к рабочей демонстрации, и мне пришлось в это дело вмешаться. 9 февраля появилось мое воззвание к рабочим, призывавшее их не поддаваться на явную провокацию и не идти в очевидную полицейскую ловушку — шествие 14 февраля к Думе. Мое воззвание, помещенное рядом с обращением Хабалова, вызвало критику слева, но цели своей оно достигло: 14 февраля выступление рабочих не состоялось.»[18] Так рабочих от провокации или Думу от нежелательных эксцессов спасал Милюков этим обращением – непонятно. Ясно одно, затея провалилась, и Милюков дал пролетариям отбой. Это обозначало почти крах очередного этапа борьбы с властью.
Дума начала свой новый этап борьбы довольно вяло: «Генерал же Хабалов, с своей стороны, сделал воззвание, приглашая не устраивать демонстрации. И день открытия Гос. Думы, 14 февраля прошел спокойно. Проектированное шествие не состоялось. Бастовало лишь до 20 тысяч рабочих. На двух заводах вышли было рабочие с пением революционных песен и криками: “долой войну”, но были рассеяны полицией. На Невском студенты и курсистки собирались толпами, но тоже были разогнаны. Дума открылась, как выражался депутат Шульгин, ,,сравнительно спокойно, но при очень скромном внутреннем самочувствии всех”. От Прогрессивного блока было сделано заявление о непригодности настоящей власти. Чхеидзе, Ефремов, Пуришкевич по-разному поддерживали это положение. Так начала своё наступление на власть Гос. Дума.»[19]
Однако, в ней оставался всё-таки один «моторчик». Это был некто Александр Фёдорович Керенский. На заседании Думы от 15 февраля 1917 г., он активно вызвал к уже совсем опустившим руки и повесившим носы депутатам: «Если вы вспомните историю власти за эти три года, вы вспомните, как много здесь говорилось о “темных силах”; и эти разговоры о темных силах создали союз юных наивных мечтателей с политическими авантюристами. И вот эти “темные силы” исчезли. Исчез Распутин! Что же, мы вступили в новую эпоху русской жизни? Изменилась ли система? Нет, не изменилась, она целиком осталась прежней… «…» Исторической задачей русского народа в настоящий момент является задача уничтожения средневекового режима немедленно, во что бы то ни стало, героическими личными жертвами тех людей, которые это исповедуют и которые этого хотят! Как сочетать это ваше убеждение, если оно есть, с тем, что отсюда подчеркивается, что вы хотите бороться только “законными средствами”?! (В этом месте Милюков перебил меня, указав, что такое выражение является оскорблением Думы.) Как можно законными средствами бороться с теми, кто сам закон превратил в орудие издевательства над народом?.. С нарушителями закона есть только один путь- физического их устранения. Председатель Думы в этом месте спросил, что я имею в виду. Я ответил: “…я имею в виду то, что свершил Брут во времена Древнего Рима.»[20]
Эта речь Керенского смогла поддержать в обществе нужную температуру истерии. Это заинтересовало премьер-министра, князя Голицина, который попросил по телефону Родзянко прислать ему текст речи. Председатель думы сказал, что речь совершенно не содержит в себе ничего крамольного. Князь поверил на слово. Однако через 2 дня, Керенский выступил вновь с такой острой речью, что цензура не могла её пропустить.[21]
Императрица в приливе чувств воскликнула, что его следовало бы повесить. Министр юстиции, И.Г. Щегловитов, потребовал от председателя Государственной думы Родзянко лишить Керенского парламентской неприкосновенности – но Родзянко вызвал скандального депутата к себе в кабинет и успокоил его: «Не волнуйтесь. Дума никогда не выдаст вас.» Депутат стал популярен в народе, что покажут самые первые дни революции. Но несмотря на всё красноречие и злободневность трудовика-депутата, борьба была остальной Думой свёрнута. Арест Рабочей группы ЦВПК, лишил оппозицию связи с рабочими и следовательно – инструмента в борьбе с правительством. Сам Керенский уже через несколько дней, повторимся? признал, что революции нет и не будет. Однако, оппозиция окончательно перешла на путь безкомпромиссной борьбы, в которой победить мог кто-то один…
Вообщем, подытожим всё сказанное словами британского военного разведчика в Петрограде, полковника С. Гора: «По моему мнению, возможны три варианта развития событий. Дума или армия могут провозгласить Временное правительство. Я сам не думаю, что это произойдёт, хотя эти события гораздо ближе, чем можно себе представить. Во-вторых, император может отступить, как он отступил в 1906 году, когда установлена была Дума. В-третьих, всё может продолжать дрейф от плохого к худшему, что и происходит сейчас. Вторая и третья альтернатива кажутся мне наиболее возможными, и из этих двух, по моему мнению, наиболее вероятной является третья.»[22] Сто лет спустя, его слова оказались пророчеством.
[1] Спиридович А.И. Великая война и февральская революция. Нью-Йорк: Всеславянское издательство, 19.. С. 218.
[2] Верховский А.И. На трудном перевале. – М., 1959. С. 143.
[3] Ольденбург С.С. Царствование императора Николая II – Белград, 1939. С. 241
[4] Асташов А.Б. Будаков В.П. Война в столице империи. // Россия в годы первой мировой войны. С. 748.
[5] Lednicki A. Pamiętnik 1914 – 1918. Krakow, 1994. S. 39.
[6] Ibid. S. 51.
[7] Гиппиус З. Дневники. Минск, 2004. С. 84-85.
[8] Сиридович А.И. Указ.соч. С. 210.
[9] Айрапетов О.Р. Генералы, либералы, предприниматели. Работа на фронт и на революцию – М.: Модест Колеров и издательство «Три квадрата», 2003. С. 190
[10] Спиридович А.И. Указ.соч. С. 214.
[11] Айрапетов О.Р. Указ.соч. С. 163.
[12] Глобачёв К.И. Правда о февральской революции. // Вопросы истории №8, 2002. С. 61.
[13] Айрапетов О.Р. Указ.соч. С. 164.
[14] Там же. С. 188.
[15] Спиридович А.И. Указ.соч. С. 213.
[16] Там же.
[17] Там же. С. 217.
[18] Милюков П.Н. Воспоминания. М., 1991. С. 450.
[19] Там же.
[20] Керенский А.Ф. Россия на историческом повороте. Воспоминания. М., 1991. С. 132.
[21] Милюков П.Н. Указ.соч. С. 450.
[22] Hoare S. The Fourth Sea. The End of the Russian Chapter. – London, no date. P. 126.
